ПРЕДИСЛОВИЕ

1

В марксистском языкознании впервые нашли ясную и твердую историко-методологическую постановку вопросы истории литературных языков. Марксистское учение об общенародности языка, о развитии от языков родовых к языкам племенным, от языков племенных к языкам народностей и от языков народностей к языкам национальным чрезвычайно важно для понимания и раскрытия закономерностей развития литературного языка. Образование письменности, возникновение и формирование литературного языка, связь этих процессов с предшествующей историей языка устной народной словесности, дальнейшие отношения литературного языка к общенародному разговорному языку и его диалектам — все это определяется конкретно-историческими условиями жизни и развития соответствующего народа. Закономерности исторического развития языка находятся в зависимости от закономерностей развития общества. Углубленное и всестороннее изучение истории того или иного конкретного языка и ее национальных своеобразий, осуществляемое в тесной связи с изучением истории народа — творца и носителя этого языка, — предполагает широкое применение сравнительно-исторического исследования родственных языков на основе марксистско-ленинской методологии.

Необходимость правильной исторической и сравнительно-исторической перспективы при изучении развития отдельного языка подчеркивалась Ф. Энгельсом. В полемике с Дюрингом Ф. Энгельс писал: „материя и форма родного языка“ становятся понятными лишь тогда, когда прослеживается его возникновение и постепенное развитие, а это невозможно, если оставлять без внимания, во-первых, его собственные омертвевшие формы и, во-вторых, родственные живые и мертвые языки“ ¹. Таким образом, глубокое проникновение в структурные качества современного языка, понимание тенденций его развития невозможно без исторического подхода. Каждый язык является продуктом ряда эпох. Перспективы исследования языка, с этой точки зрения, углубляются, и законы его истории постигаются всесторонне, если развитие языка при помощи сравнительно-исторического метода рассматри-

¹ Ф. Энгельс, Анти-Дюринг, Госполитиздат, 1951, стр. 303.

вается в тесной связи, в разнообразных соотношениях и сопоставлениях с историческим движением родственных ему языков.

Эти мысли Ф. Энгельса развиваются И. В. Сталиным в труде „Марксизм и вопросы языкознания“. И. В. Сталин указывает, что основы современного языка заложены в глубокой древности. Всестороннее понимание закономерностей развития структуры языка, а следовательно, и связи элементов его в современном состоянии, невозможно без исторического исследования как данного языка, так и родственных ему языков. „Нельзя отрицать, — говорит И. В. Сталин, — что языковое родство, например, таких наций, как славянские, не подлежит сомнению, что изучение языкового родства этих наций могло бы принести языкознанию большую пользу в деле изучения законов развития языка“ ¹. Таким образом, история литературного языка того или иного славянского народа, отражающая самобытность и своеобразие развития этого народа, в то же время составляет органическую часть сравнительной истории литературных языков всех славянских народов. Сравнительно-историческое изучение родственных языков помогает установить общие тенденции их развития, наметившиеся еще в их источнике, языке-основе, и вместе с тем своеобразие внутренних законов развития каждого из этих языков в отдельности.

В трудах классиков марксизма-ленинизма указаны главные общественно-исторические процессы, играющие важную роль в процессе развития литературного языка, и намечены основные формы или типы связей и соотношений литературного языка с общенародной разговорной речью. „Дальнейшее развитие производства, появление классов, появление письменности, зарождение государства, нуждавшегося для управления в более или менее упорядоченной переписке, развитие торговли, еще более нуждавшейся в упорядоченной переписке, появление печатного станка, развитие литературы — все это внесло большие изменения в развитие языка. За это время племена и народности дробились и расходились, смешивались и скрещивались, а в дальнейшем появились национальные языки и государства, произошли революционные перевороты, сменились старые общественные строи новыми. Все это внесло еще больше изменений в язык и его развитие“ ² — пишет И. В. Сталин. Таким образом, марксистская теория исторического развития языка выделяет главные культурно-исторические и общественно-политические явления и события, влияние которых на развитие того или иного литературного языка должно быть раскрыто в конкретной истории этого языка. История литератур-

¹ И. Сталин, Марксизм и вопросы языкознания, Госполитиздат, 1953, стр. 33—34.
² Там же, стр. 26—27.

ного языка неотделима от исторической диалектологии и от истории общенародного разговорного языка. Ф. Энгельсом и И. В. Сталиным намечены основные закономерности взаимоотношений народных диалектов и племенных языков, а также языков народностей. К. Марксом, В. И. Лениным и И. В. Сталиным определены исторические условия формирования национальных языков на базе народных диалектов. История литературного языка тесно связана с этими историческими этапами в развитии народа.

Кроме того, ясное и точное раскрытие отличий общенародного, национального языка от областных, территориальных говоров, определение типических форм взаимоотношений общенародного языка и народно-областных диалектов в разные периоды истории народа, указание на закономерность процессов постепенного растворения этих говоров и диалектов в национальном языке, противопоставление общенародного языка классовым жаргонам, определение социальной природы, исторической судьбы и структурной безжизненности классовых жаргонов — все это позволяет по-новому, на научной марксистской основе, поставить целый ряд вопросов истории развития литературного языка, а в плане современной социалистической культуры — проблему борьбы за чистоту литературной речи как за могущественное средство и орудие социалистического развития.

2

Разработка вопросов истории литературных языков в области славянского языкознания — дело новое и еще не получившее широкого признания. Первые опыты изучения славянских литературных языков — от начальных периодов их становления и развития на базе народной речи вплоть до современной эпохи (например, русского, чешского) — страдали очень существенными недостатками. Обычно в основу периодизации истории литературного языка ложились изменения в словарном составе или в системе литературных стилей. Однако в труде И. В. Сталина „Марксизм и вопросы языкознания“ было справедливо указано на то, что структурную основу языка, „сущность его специфики“ составляют грамматический строй и основной словарный фонд, изменяющиеся очень медленно, особенно грамматический строй. Что касается словарного состава языка в целом, то он, „как наиболее чувствительный к изменениям, находится в состоянии почти непрерывного изменения, при этом языку, в отличие от надстройки, не приходится дожидаться ликвидации базиса, он вносит изменения в свой словарный состав до ликвидации базиса и безотносительно к состоянию базиса“ ¹.

¹ И. Сталин, Марксизм и вопросы языкознания, Госполитиздат, 1953, стр. 24—25.

Изменения в словарном составе языка состоят в возникновении или заимствовании новых слов, в утрате некоторого количества прежних, а также в развитии у старых слов новых значений и в отмирании значений устаревших. При этом происходит непрестанное увеличение и расширение общего словарного состава языка. Объем и качественные особенности словарного состава языка служат критерием для характеристики и оценки развития языка: „Словарный состав отражает картину состояния языка: чем богаче и разностороннее словарный состав, тем богаче и развитее язык“ ¹. Таким образом, наблюдения над изменениями словарного состава литературного языка и над процессами его развития составляют важную часть истории литературного языка, но ни в какой мере ее не исчерпывают и не определяют основных этапов периодизации литературно-языкового развития.

Еще менее устойчивого, общепризнанного и определенного содержится в воззрениях разных языковедов на стиль языка, на критерии и принципы стилистического расслоения литературного языка в разные периоды его истории, на закономерности развития системы литературно-языковых стилей. Не может считаться также вполне разрешенным вопрос о соотношении и взаимодействии стилистики литературного языка в целом и стилистики литературно-художественной речи.

Таким образом, и в задачах исследования исторического развития литературного языка, и в принципах воспроизведения основных процессов этого развития заключается еще очень много спорного, неясного. Вот почему всякая новая обобщающая работа по истории литературного языка, в особенности по истории одного из родственных русскому славянских языков, возбуждает у нас живой, не только научно-лингвистический, но и широкий общественный интерес.

3

Труд известного польского языковеда, автора многочисленных работ по сравнительно-историческому изучению славянских языков и по истории польского языка акад. Т. Лер-Сплавинского „Польский язык“ заслуживает самого пристального внимания и широкой научно-общественной оценки. Это — популярная история польского литературного языка, предназначенная, по словам автора, для разнообразных слоев читателей, „языковедческая подготовка которых не выходит за пределы средней (общеобразовательной) школы“ (предисловие к первому изданию). Конечно, автор прежде всего имеет в виду своих соотечественников-поляков,

¹ И. Сталин, Марксизм и вопросы языкознания, Госполитиздат, 1953, стр. 23.

любителей родного языка. В связи с этим профилем книги, с этим ее назначением Т. Лер-Сплавинский „стремился удержаться на уровне общедоступности“, избегая разных теоретических и отвлеченных рассуждений, а также излишней детализации, даже в изложении таких сложных и трудных проблем, как вопрос о происхождении польского языка и его дописьменной истории. Основные направления истории польского языка автор старался установить на основе анализа текстов наиболее выдающихся писателей, творчество которых отражает основные эпохи и ступени литературно-языкового развития. В изложении исторических изменений польского языка до XVII в. включительно автор имел предшественников (например, проф. Ал. Брюкнера, проф. Я. Лося и др.), исследованиями которых он, естественно, и воспользовался. Но за пределами XVII в. Т. Лер-Сплавинский „должен был — если не считать немногочисленных и преимущественно общих замечаний в научной литературе — опираться исключительно на то, что ему удалось извлечь из текстов отдельных писателей“, т. е. на самостоятельное изучение языка писателей новейшего периода. „На основе этих-то данных, дополняющих известное нам из истории общества и культуры, и пришлось строить характеристику развития письменного языка по различным его разделам, выдвигая при этом, естественно, на первый план язык художественной литературы“.

Тем не менее, несмотря на широкое использование фактов языка польской художественной литературы, работа Т. Лер-Сплавинского представляет собой в основном очерк грамматического и лексического развития польского литературного языка, „неполный очерк литературного языка и его роли в развитии народной культуры“. Вопросы стилистические автор хотел оставить в стороне, так как, по его мнению, „в разработке этих вопросов научная литература не вышла пока еше за пределы малосодержательных общих мест“ и так как метод научного познания их „до сих пор остается весьма неопределенным“.

Однако на самом деле, особенно при изучении развития польского литературного языка с середины XVIII в., автору очень часто приходится прибегать к стилистической интерпретации и оценке творчества отдельных писателей, хотя, к сожалению, делается это обычно в самом общем виде. Вместе с тем необходимо иметь в виду, что в изложении Т. Лер-Сплавинского характеристика развития польского языка доведена до момента возникновения последней войны, и, по мнению автора, пока еще трудно с полной определенностью установить новые тенденции в развитии современного польского языка. „Несмотря на принципиальные перемены в хозяйственной и общественно-культурной жизни, которые мы пережили во время войны и переживаем за послевоенное шестилетие, — пишет автор в предисловии ко второму

изданию своей книги, — этого времени слишком мало, чтобы можно было уловить какие-либо вызванные ими новые тенденции в языковом развитии“.

4

Русский читатель книги акад. Т. Лер-Сплавинского не найдет в ней последовательного историко-материалистического, марксистского изложения многих вопросов истории языка и истории народа. Освещение древнейших судеб славянства осуществляется на основе общего культурно-исторического и отчасти антропологического использования археологических данных без всякой попытки охарактеризовать переход славян от родового и племенного быта к процессу классообразования и возникновения государства. Самая манера повествования, применяемые автором образы иногда уводят от материалистического понимания исторических явлений, например: „население с лужицкой культурой, являвшееся... подлинным движущим началом обособления предков праславян от предков балтийских народов“ (стр. 23); „притягательная и экспансивная сила племенного объединения с культурой могильных ям была настолько велика, что уже в последние столетия до новой эры оно установило тесные связи с племенами Подолии, Волыни и центральной Украины“ (стр. 24); трудно оправдать и термин „этническо-языковой праславянский комплекс“ (стр. 26).

Образование польского государства изображается автором также очень схематично, без анализа социально-экономических отношений, без наблюдений над процессом классообразования. Дело представляется ему очень просто. Восточнолехитские племена, „будучи до известной степени защищены с запада от немецкого нашествия тем сопротивлением, которое ему вначале оказывали западнолехитские племена, ...имели время окрепнуть и организоваться в сильное государственное объединение, способное противостоять мощной немецкой экспансии на восток. Центром этого государственного сплочения стало племя полян... Племенные правители полян, Пясты, около середины X в. не только объединили в своих руках власть над своими племенными землями — Познанской, Гнезненской и Калишской, но и захватили соседние Куявы и овладели территориями племен, наиболее родственных полянам...“ ¹ и затем вышли „на побережье Балтийского моря“. „Объединение всех этих племен, — продолжает Т. Лер-Сплавинский, — в одно общее государство и упрочение этого союза облегчались, несомненно, тем, что они были связаны между собой более тесным этническо-языковым родством, отделявшим их до известной степени от остальных лехитских племен, живших к западу от среднего

¹ Автор занимает ошибочную позицию в вопросе о так называемых Червенских Градах — территории, первоначально населенной восточнославянским племенем.

и нижнего течения Одры... Это явилось основанием для дальнейшего их сближения и слияния в одно целое под эгидой пястовского государства, а создавшееся таким образом объединение, в свою очередь, послужило почвой, на которой вырос польский народ и его язык“ (стр. 41).

Хотя Т. Лер-Сплавинский ставит в самую тесную связь с восстановлением польского государства формирование польского языка и польского народа, но и в этом кругу вопросов он не руководствуется выдвинутыми марксистской теорией исторического развития принципами изучения образования народности и языка народности и затем перехода народности в нацию, а соответственно и языка народности в национальный язык. По мнению Т. Лер-Сплавинского, в группировке и во взаимоотношениях пяти современных главных польских диалектов (великопольского, малопольского, силезского, мазовецкого и кашубского) „мы и сейчас еще обнаруживаем следы основных пяти племенно-языковых компонентов, из объединения которых в границах прежнего пястовского государства и возникли польский язык и польский народ“ (стр. 44). Объединение полян, вислян, слензан, мазовшан и восточных поморов (кашубов) в рамках пястовского гусударства способствовало возникновению между ними новых общественно-культурных связей, нашедших свое отражение во взаимодействии этих племен. В центре польской языковой территории, где соприкасались три главных первоначальных наречия — великопольское (полянское), малопольское (вислянское) и мазовецкое, — образовалось центральное наречие, в котором стерлись прежние диалектные различия и размежевания.

„Другим результатом стирания диалектных особенностей, несомненно, предшествующим во времени, но основанным также на взаимодействии разных наречий, является, — по мнению Т. Лер-Сплавинского, — образование в Польше общего для всего народа языка“ (стр. 50). Этот общепольский язык и опирающийся на него литературный польский язык возникли, как полагает автор, на великопольской диалектной основе. Выдвигаемая в этой связи Т. Лер-Сплавинским формула о том, что „великопольское наречие как родной язык династии и группировавшегося вокруг нее дружинного рыцарства уже тогда, на рубеже X—XI вв., завоевало себе положение общепольского языка и настолько упрочилось в этом отношении, что и в дальнейшем никаких принципиальных изменений не претерпело“ (стр. 51), явно принижает роль народных масс в процессе образования языка народности.

Нельзя не отметить также у Т. Лер-Сплавинского и сильного преувеличения роли церкви в процессе образования языка польской народности. „Не подлежит сомнению, — утверждает Т. Лер-Сплавинский, — что немалую роль в закреплении великопольской основы общепольского языка сыграла церковь, организация

которой зародилась в Великопольше и центр управления которой (гнезненская митрополия) остался там навсегда“ (стр. 56).

Разделяемое целым рядом польских историков и языковедов мнение о том, что основой польского литературного языка является не великопольское, а малопольское наречие, решительно отвергается Т. Лер-Сплавинским ¹. Согласно исторической концепции Т. Лер-Сплавинского, народно-диалектной базой польского литературного языка „являлись и навсегда остались элементы великопольские, подвергшиеся, однако, известным изменениям и дополнениям под влиянием малопольского субстрата, поскольку в Малопольше в правление последних Пястов и Ягеллонов находился центр культурной и духовной жизни“ (стр. 56).

Сложившийся на великопольской народно-диалектной базе „общепольский язык“ служит естественной подосновой польского литературного языка и, по словам Т. Лер-Сплавинского, „становится показателем культурной жизни всего народа и национальным языком в полном смысле слова“ (стр. 50). Однако характерно, что общепольский язык в своем отношении к народным говорам я социально-групповым речевым различиям представляется Т. Лер-Сплавинскому как бы установившимся раз навсегда. Степень внутренней слитности, внутреннего единства этого языка и характер „подчинения“ ему народных диалектов оказываются определившимися при самом его зарождении. „Этот так называемый общепольский язык не является, естественно, вполне однородным: в нем мы находим как территориальные оттенки, связанные до известной степени с диалектной подосновой среды, так и оттенки, вытекающие из общественных и профессиональных различий“ {стр. 50). С этими словами, характеризующими процесс возникновения общепольского языка, перекликаются последние страницы книги (стр. 336—338), описывающие современное его состояние. Вопрос о качественных различиях в характере связей, взаимодействий и соотношений между общенародным языком и народными диалектами в разные периоды истории языка, например в период возникновения и развития языка народности, с одной стороны, и в период образования и развития национального языка — с другой, в книге Т. Лер-Сплавинского не ставится и не разрешается.

5

История польского языка в изложении Т. Лер-Сплавинского распадается на ряд периодов разного объема, границы между которыми не всегда легко уловимы (так же, как и принципы их выделения). Это подчеркивает и сам автор: „Так как язык в своем

¹ См. сводку разных теорий по этому вопросу и защиту великопольской гипотезы в статье С. Урбанчика, Dzisiejszy stan sporów o pochodzenie polskiego języka literackiego, Slavia, 1950, ročn. XX, seš. 1.

развитии не знает ни перерывов, ни скачков, то провести четкие границы между отдельными периодами его истории не представляется возможным. Происходящие в нем из поколения в поколение изменения являются результатом постепенных перемен в общественно-культурной жизни коллектива, который данным языком пользуется, и находятся поэтому в тесной зависимости от культурной и политической истории народа“ (стр. 94). При всей справедливости этого общего положения оно все же не раскрывает внутренней специфики литературно-языкового развития и принципов его периодизации. Так, Т. Лер-Сплавинский не определяет своего отношения к вопросу о связи основных этапов развития польского литературного языка с главными периодами развития языка польской народности и образования на основе его с XVI по вторую половину XIX в. национального польского языка. Он не выделяет основных вех в истории польского литературного языка и не устанавливает подразделений внутри этих больших периодов. Например, в статье И. С. Миллера „К вопросу о формировании польской буржуазной нации“ ¹ предлагается разграничивать три основные эпохи истории польского языка:

Первый период — до XVI в. „Пройденным этапом к этому времени был здесь процесс дробления и расхождения, сложения и скрещивания племен и народностей. В результате многовекового процесса развития в Польше оформился на основе местных („территориальных“) диалектов, и прежде всего великопольского (Полянского) диалекта, единый общенародный и — к XVI в. — высокоразвитый язык“, который „обеспечивал уже возможность складывания нации“.

Второй период — от XVI до второй половины XIX в., когда завершился процесс формирования польской буржуазной нации. „У поляков, как и других народов Восточной Европы, развитие языка народности в национальный язык, так же как и складывание нации вообще, происходит не параллельно появлению национального государства, а в рамках государства междунационального. Развитие польского языка, в частности языка литературы, вплоть до XVIII в. тормозилось засилием латыни“. Однако „латинский язык не может рассматриваться как соперник польского языка у польского народа, так же как французский язык английских феодалов не может рассматриваться как соперник общенародного английского языка“ ².

Третий период — с 60—70-х гг. XIX в. вплоть до современности — период развития польского национального языка сначала в условиях буржуазной нации, а затем в условиях формирования нации социалистической.

¹ „Вопросы истории“, № 7, 1952, стр. 53 и сл.
² Там же, стр. 53.

Само собой разумеется, что в рамках этих трех основных периодов (если ограничиться только ими) должны быть намечены и более дробные подразделения, соответствующие разным общественно-историческим условиям развития польского языка, разному характеру его структурных изменений, разному объему его функций, разной степени разветвленности его стилей.

В книге Т. Лер-Сплавинского отсутствует разграничение основных вех и подразделений внутри них. Периоды истории польского языка (сначала два столетия: XII—XIII, XIV—XV, затем полтора столетия: XVI — половина XVII; далее по веку: с середины XVII до середины XVIII, с середины XVIII до середины XIX в., а затем до Великой Отечественной войны) устанавливаются эмпирически — на основе общего анализа языка памятников и согласования их показаний с характеристикой культурно-исторических условий развития польского общества.

6

Изложению истории польского литературного языка, начинающейся с XII в., предшествует описание „праславянского наследия“ в звуковом и грамматическом строе польского языка, а также в его лексическом составе. Если при характеристике фонетической и грамматической системы древнепольского языка Т. Лер-Сплавинский как крупнейший специалист по сравнительно-исторической грамматике славянских языков мог опереться на большие достижения славяноведения в этой области, то при восстановлении состава слов, унаследованного польским языком от общеславянского языка-основы, он употребил новый, очень остроумный прием. Т. Лер-Сплавинский не пользуется выдвинутым в труде И. В. Сталина „Марксизм и вопросы языкознания“ понятием основного словарного фонда языка. И все же он близко, хотя и не вполне уверенно и твердо, подходит к необходимости считаться с исторически устойчивым, общенародным, играющим огромную словообразовательную роль основным ядром словарного состава языка. Путем сопоставления общеславянского лексического запаса, установленного на основе сравнительно-этимологических исследований, с собственным активным словарем, типичным для современной литературной польской лексики, Т. Лер-Сплавинский приходит к таким интересным выводам.

Общее число праславянских слов, сохранившихся в польском языке без существенных изменений, превышает 1700. Это, по мнению Т. Лер-Сплавинского, — около одной четверти всего активного словарного запаса образованного поляка. В этой группе слов более 1000 существительных, 460 глаголов, 170 прилагательных и 80 слов из прочих частей речи. Лишь около одной десятой части этих слов (178) относится по своему значению к внутренней,

духовной жизни человека, тогда как свыше восьми десятых (1450) касается внешнего (физического) мира и внешней (материальной) жизни человека; остальные слова (около 100) служат для обозначения грамматических категорий и отношений (местоимения, числительные, союзы, предлоги). В области выражения духовной жизни от общеславянской эпохи сохранился довольно большой список названий, обозначающих отвлеченные понятия, понятия духовных способностей и их основных функций, главные понятия из области религии и этики, ряд основных понятий о мире и жизни человека, а также о его духовных качествах и пороках. Значительно более дифференцированную и богатую картину представляет „праславянское“ лексическое наследие в области выражения внешней и физической жизни человека и его связей с внешним миром. Сюда относится, в первую очередь, весьма обильный словарь, касающийся мертвой и живой природы, например рельефа местности, ископаемых, водоемов, времен суток и года, погоды и атмосферных осадков, растений, животного мира, строения тела человека или животных. Не меньшее количество слов относится к семейной и хозяйственной, а также к общественной жизни человека. Немало также здесь и определений физических свойств людей и животных, а также присущих им действий и состояний. „Таким образом, — заключает этот свой анализ Т. Лер-Сплавинский, — праславянское наследие было и остается самым производительным элементом построения польской лексики, его стержневым устоем, вокруг которого группируются не только более новые собственные словообразования, но и всевозможные чужеземные элементы; последние в течение столетий, по мере культурного сближения с другими народами, проникали и проникают в язык, воздействуя прежде всего на его лексику и в значительно меньшей степени на его грамматический строй“ (стр. 68). Отсюда следует, что в книге Т. Лер-Сплавинского, хотя и в очень упрощенном, недостаточно историчном и очень схематическом виде, выдвигается мысль об устойчивой общенародной сердцевине словарного состава польского языка, обусловливающей внутреннее единство его исторического развития.

7

История польского языка, по памятникам письменности, начинается с XII в. Средневековый польский язык XII и XIII вв. характеризуется Т. Лер-Сплавинским очень отрывочно, на основе скудных данных древнейших памятников польской письменности, написанных в большей своей части по-латыни.

Выделение XIV и XV вв. в особый период исторического развития польского языка, по словам самого автора, очень условно, хотя именно в этот период, особенно на рубеже XIV и XV вв., были

заложены „основы самостоятельной духовной жизни и литературы Польши“ (стр. 95). Однако польские литературные памятники XIV в. (сравнительно малочисленные) „по своему языку, его строю и лексике лишь немногим отличаются от скудных обрывков польских текстов, сохранившихся от XIII в.“ (стр, 94). И лишь позднее, на рубеже XIV и XV вв. — с появлением текстов светского, бытового содержания — обозначаются новые тенденции развития польского языка, сказывающиеся в утрате устарелых форм и обогащении лексики, а особенно в стилистической дифференциации языка, в разграничении высокого книжного (в памятниках религиозного содержания) и разговорно-бытового типа речи (в судебных записях, формулах присяг и т. п.). Остается не совсем понятным, почему XIV в., по крайней мере до последней его трети, не отнесен к первому периоду истории польского языка. Ведь лишь с конца XIV — начала XV в. в памятниках светского содержания начинают все шире отражаться черты живой народной речи в ее диалектных вариантах и ответвлениях. Указывая на медленный темп развития польского языка в течение столетий, Т. Лер-Сплавинский попутно высказывает общую и едва ли в такой абстрактной форме исторически оправданную мысль о „медленной эволюции славянских языков вообще по сравнению с языками Западной и Южной Европы“ (стр. 117).

Одним из ограничений и, следовательно, недостатков исторического изложения в книге Т. Лер-Сплавинского является то обстоятельство, что перед нами не столько обобщенный очерк основных этапов истории польского языка, устанавливающий главные закономерности этой истории, сколько исторический комментарий к памятникам польской письменности и литературы с некоторыми выводами и историческими заключениями. Поэтому в книге Т. Лер-Сплавинского много методических замечаний, относящихся к оценке показаний источников и к приемам анализа разных типов памятников. Эти замечания очень интересны и полезны. Однако, будучи связанными с данными конкретными текстами, они не всегда ведут непосредственно к углубленному пониманию общих процессов развития польского литературного языка. Например, о стихотворении XV в. „О chlebowym stole“ Т. Лер-Сплавинский замечает: „Стиль довольно простой; много сильных выражений... Соединение предложений по способу сочинения довольно примитивное, но зато воспринимаются они легко и вполне понятны. Во всяком случае, по сравнению со стилем и языком прозаических произведений того времени здесь обнаруживается явный прогресс в отношении легкости и живости слога, что является необходимым условием образования языка художественной литературы“ (стр. 149). Имеем ли мы здесь дело с общей характерной чертой развития стихотворных стилей польского литературного языка XV—XVI вв., или только с индивидуальными свой-

ствами языка разбираемого стихотворения — остается неясным. Точно так же субъективизмом страдают и оценки легкости и запутанности слога, „уровня языка и стиля того времени“ — с точки зрения норм и лингвистических вкусов современности (стр. 150, 153, 172 и др.).

8

В XVI в., во второй половине его, на здоровой основе языка светских произведений, тесно связанного с повседневной речью широких слоев общества, развился польский „литературный язык в собственном смысле слова“ (стр. 153), „общий для всех культурных слоев населения“ (стр. 165). Расширение и углубление гуманистического просвещения в Польше, приводившее к оживлению умственной и литературной жизни, общее возбуждение, вызванное религиозно-реформатской полемикой, — все это создало около середины XVI в. перелом в литературе: „Наряду с латинской письменностью, которой суждено было еще развиваться и дальше, в течение почти всего XVII в. возникает и начинает развиваться литература на польском языке. Она не ограничивается теперь одними псалтырями и молитвенниками, предназначавшимися преимущественно для женщин и для простого народа, но дает произведения разнородного содержания, как духовного, так и светского, предназначенные для всего образованного и жаждущего знаний общества“ (стр. 159). Развитию литературы и литературного языка сильно способствовали введение книгопечатания и рост издательского дела. Период с XVI до середины XVII в. считается „золотым веком“ в истории польского литературного языка. „Уже самое применение печатного станка к изданию польской литературы требовало упорядочения и нормализации многих связанных с языком вопросов и прежде всего известной унификации польского правописания“ (стр. 160). „Установление основных принципов польской графики и польского правописания, — принципов, сохранившихся до нашего времени, является бессмертной заслугой краковских печатников и издателей XVI в.“ (стр. 161). Быстрое распространение книги оказало большое влияние на письменную и устную речь. Укрепляются нормы литературной речи, исчезают областные и диалектные различия, совершенствуется стилистическое мастерство писателей, бывшее в средние века в полном пренебрежении и особенно ярко проявляющееся теперь в искусном построении предложений и периодов.

После этого перелома в XVI в. дальнейшее развитие письменного языка решительно вступило на новый путь: „Его фонетическое и морфологическое строение подверглось известной стабилизации, и мы не находим в нем столь быстрой, как в XIV—XV вв., смены грамматических форм и лексики, но зато совершенствуются

культура языка и стиль писателей" (стр. 166). Между разговорной речью и литературным языком одних и тех же авторов обнаруживается заметное расхождение, вызываемое стремлением к сохранению упрочивающихся норм литературно-языкового употребления. Поэтический язык XVI в. достиг наибольшего совершенства в творениях Яна Кохановского, прозаический — в сочинениях Петра Скарги, крупнейшего религиозного писателя и проповедника того времени. Однако и в XVI в. и в последующие века „тесная связь с латынью как языком культурной жизни, который многими ставился выше родного языка“, продолжала оказывать большое влияние как на разговорную польскую речь, так и на письменную (стр. 201).

За периодом расцвета польского литературного языка в XVI в., захватывающим развитие поэтических стилей и в первых десятилетиях XVII в., с середины XVII в. наступает период оскудения и упадка. Т. Лер-Сплавинский так и называет период от середины XVII до середины XVIII в. периодом „постепенного упадка литературного языка“. Однако социально-исторические причины этого „упадка“ и характерные для этого времени попытки разных общественных групп направить развитие литературного языка в желательную для своих классовых целей сторону, в сторону социальных жаргонов, остаются в книге Т. Лер-Сплавинского недостаточно освещенными. Он так разъясняет причины постепенного снижения уровня мастерства и культуры литературного языка в этот период: „Главная из них — общее оскудение интеллектуальной жизни в Польше: давняя реформатско-религиозная полемика мало-помалу затихала, пока совершенно не прекратилась во второй половине столетия; общественно-политические вопросы также почти перестали быть предметом серьезной публицистической литературы, поскольку разрешение их зависело теперь от результатов борьбы конфедераций и от шляхетских бунтов“ (стр. 208—209). Просвещение и школьное дело оказываются главным образом в руках иезуитов. В области школьного дела безраздельно господствует латынь. Она проникает теперь во все области общественной жизни: в суд, учреждения и проч. Польский язык подвергается засорению латинизмами. Распространяется также влияние французского языка, пришедшее на смену влиянию чешского и итальянского языков.

Однако Т. Лер-Сплавинский совсем не ставит вопроса о наличии социальных жаргонов в ту эпоху, об отношении разных социальных групп к литературному языку. Все памятники и все стили литературного языка он рассматривает в виде единого потока. Поэтому самому автору иногда приходится удивляться „попятному" движению польского языка. „Ослабление внутренней и внешней политической мощи польского государства после казацкого восстания и войн со Швецией и Москвой в середине

XVII в., при одновременном снижении образовательного и культурного уровня всего общества, не могло не ослабить поступательную силу польского языка. Этому сопутствовал также постепенный упадок культуры литературного языка...

Даже люди высокой духовной культуры, весьма образованные, пишут тогда чрезвычайно тяжелым и запутанным стилем, а язык их настолько пестрит иностранными словами и латинскими оборотами, что подчас трудно осилить их писания и допустить, что нечто подобное могло появиться спустя каких-нибудь сто лет после Скарги, произносившего проповеди на своем великолепном языке“ (стр. 216).

Между тем, вопреки мнению Т. Лер-Сплавинского, развитие польского языка в целом вряд ли можно ставить в зависимость от таких факторов, как „влияние духовенства, первоначально чужеземного происхождения, частые поездки в иностранные школы и академии с образовательной целью, влияние королей-иноземцев“ (стр. 218) и т. п. Любопытно, что иногда и сам Т. Лер-Сплавинский говорит о „языке высших слоев общества“ (т. е. о классовом жаргоне? — В. В.; см. стр. 219). В силу неясности и нечеткости характеристики периода упадка польского языка с середины XVII до середины XVIII в. кажется неожиданным и внутренне немотивированным переход к „эпохе возрождения литературного языка (от середины XVIII до середины XIX в.)“. Этот переход механически ставится в связь с „влиянием веяний «века просвещения», распространявшихся из Франции на всю Европу“ (стр. 220). Вместе с тем в полном противоречии с этими утверждениями указывается, что в период галломании польского высшего общества „бытовой и, особенно, салонный язык представлял собой поистине карикатурную смесь французских выражений и оборотов или дословных их переводов, которая в устах мужчин сильно переплеталась, кроме того, со школьной латынью“ (стр. 224).

Возрождение национального просвещения и национальной культуры в Польше в последней четверти XVIII в. приписывается Т. Лер-Сплавинским в основном инициативе высшего, придворного общества: „Расцветавшее в окружении двора Станислава-Августа и под покровительством короля литературное и художественное движение, бурное в своем развитии, увенчало дело возрождения польской культуры и мысли того времени. В этой атмосфере должен был измениться и самый язык высших слоев общества — как литературный, так и повседневный: он окончательно оправился от маразма, приобрел жизнь и блеск и, продолжая здоровые традиции языка Кохановского и Скарги, стал точным отражением мыслей и чувств возрождающегося народа“ (стр. 225).

Нельзя не заметить бросающихся в глаза социологических противоречий в этой характеристике. Кроме того, ясному представлению исторической перспективы развития польского литера-

турного языка мешает и отсутствие всякого разграничения между стилями литературно-деловой и художественной речи. Состояние языка художественной литературы признается критерием общего уровня культуры литературного языка, и нередко за сменой отдельных стилей художественной литературы скрываются общие процессы литературно-языкового развития. Так, о состоянии польского языка в 20-е гг. XIX в. Т. Лер-Сплавинский пишет: „Ложноклассический литературный язык, взлелеянный в литературных салонах тогдашней Варшавы и задававший тон языку образованного общества во всех областях Польши, утрачивал свою жизненность, все больше удалялся от живой речи народных масс и своей «классической» сухостью и мертвенностью вызывал чувство досады, прежде всего у молодежи, как вызывает его и у нас, когда мы берем в руки сочинения авторов того времени“ (стр. 239).

Любопытно указание на то, что развитие стилей стихотворного языка в конце XVIII и начале XIX вв. происходило более быстрыми темпами и было более тесно связано с эволюцией живой разговорной речи, чем развитие стилей прозы. Вообще же, как справедливо отмечает Т. Лер-Сплавинский, отрыв литературного языка от „жизненных соков, которые дает нормально развивающаяся живая речь широких культурных масс народа" встретил противодействие в условиях национально-освободительного движения, в борьбе народа за национальную независимость: „Литературный язык, как и самая литература, становился главным, чуть ли не единственным, фактором самостоятельной духовно-культурной жизни народа, на протяжении многих десятилетий лишенного других форм проявления своей национальной независимости“ (стр. 250).

Однако Т. Лер-Сплавинский не рассматривает во всей широте исторических проявлений самый процесс становления национального польского языка в связи с развитием народности в нацию и не изучает роли литературного языка как фактора развития нации.

9

Определяющим этапом в становлении национального литературного польского языка считается творчество А. Мицкевича, сделавшего решительный шаг в сторону сближения литературного языка с речью широких масс польского народа. Дав общее описание эволюции языка и стиля Мицкевича, Т. Лер-Сплавинский относит этого великого польского поэта к „романтикам“, но не определяет национальной сущности польского романтизма. „Поэтический язык, поставленный на новые пути первыми романтиками во главе с Мицкевичем, развивался быстро и бурно и за короткое время, в «Panu Tadeuszu» и особенно в блестящих в стилистическо-языковом отношении произведениях Словацкого, достиг наивысшей в истории польского языка ступени блеска и мастерства“ (стр. 260).

Проза сильно отстает от развития поэтического языка, хотя в 40—50-х гг. язык прозы и научный язык делают некоторые успехи. К середине XIX в. „романтический стиль явно изживал себя наравне с романтическими взглядами на мир, которые все очевиднее уступали место своему бывшему союзнику в борьбе с ложноклассицизмом — реализму“. Но вместе с характерной для книги Т. Лер-Сплавинского западнической ориентацией основное значение придается тут не самобытным тенденциям национально-творческого развития польской литературы и польского языка, обусловленным социально-историческими причинами — развитием экономической общности страны в период капитализма, процессом становления и развития буржуазной нации, — а „проникавшим с Запада реалистическим течениям“. Эти течения, „получившие преобладание в общественной и умственной жизни в форме так называемого позитивизма, нашли столь же сильное отражение и в литературном языке. Являясь реакцией против чрезмерностей романтической стилизации, они вызвали стремление к простоте, к освобождению от всякой искусственности и преувеличенной стилистической орнаментации, к приспособлению письменного языка к потребностям реальной жизни общества. Так начался второй после романтического перелома этап приближения литературного языка к живой речи широких народных масс“ (стр. 266).

Наиболее ярким, национально-колоритным, богатым стилистическими средствами признается язык Генриха Сенкевича (1846—1916). „Главной чертой языка Сенкевича является исключительная способность черпать языковой материал из разговорной, повседневной речи как образованных слоев, так и городских масс и простого народа, а для прошлых веков — не столько из литературных произведений, сколько из мемуаров или из дневников, близких в языковом отношении к обыденной речи широких кругов шляхты“ (стр. 269). Особенно интересны две стилевые разновидности языка Сенкевича — журнально-публицистический и исторический стили. Сенкевич дифференцирует язык в соответствии не только со временем, но также с характером и общественным положением говорящих лиц. Принцип исторической стилизации языка, главным образом на основе подбора лексического материала и удачного подражания синтаксису, особенно порядку слов того времени, реализованный в исторических романах Сенкевича, „является, несомненно, прочным достижением польского литературного языка“ (стр. 277).

Во второй половине XIX в. „возраставшие реалистическо-натуралистические тенденции побуждали писателей ко все более и более точному воспроизведению повседневной жизни со всеми ее светлыми и, особенно, теневыми сторонами, со всей ее серостью и пошлостью, и тем самым вынуждали приближать язык и стиль к уровню описываемых явлений, а это ставило такие задачи,

с которыми не могли справиться наличные средства литературного языка. Вопрос обогащения литературной лексики, освежения и оживления фразеологии и строя предложений и периодов применительно к речи широких народных масс, т. е. вопрос демократизации языка, становился все более и более насущным“ и требовал неотложного разрешения (стр. 277—278).

В диалогическую речь широко вовлекаются диалектизмы, особенно у писателей, объединившихся в группу, именуемую „Молодой Польшей“ (Казимир Тетмайер, Владислав Реймонт и др.). Писатели этой эпохи, пользуясь элементами разных говоров, особенно в речи действующих лиц романов и повестей, создают особый тип „диалектизованного литературного языка“, который „в различных оттенках и с различной силой стал характерным языковым достижением периода „Молодой Польши“ (стр. 288).

Однако, констатируя этот факт, Т. Лер-Сплавинский не освещает его с точки зрения новых, установившихся в связи с образованием общенационального польского языка отношений между литературным языком и диалектами. Ведь в эту эпоху диалекты уже не могли стать базой новой, высшей формы общенародного языка и начали постепенно „перемалываться“ в национальном языке. Поэтому естественно возникает вопрос о том, в какой мере литературный язык вообще, язык художественной литературы в частности, содействует этому процессу растворения народных говоров в национальном языке. Вместе с тем в изложении Т. Лер-Сплавинского характеристика развития польского литературного языка в XIX в. целиком подменяется описанием стилей художественной литературы — стилей отдельных писателей и литературных направлений. Поэтому здесь обычны выводы такого рода: „Два других крупных поэта эпохи «Молодой Польши», Казимир Тетмайер и Ян Каспрович, также внесли немалые ценности в сокровищницу польской поэтической речи“ (стр. 299); лирика Станислава Пшибышевского „утомляет нагромождением громких слов, часто переходящих в пафос, а в обычной прозе пафос часто переплетается с пошлостью. Обычным, нормальным литературным языком Пшибышевский в сущности никогда полностью не овладел“ (стр. 304) и т. п.

Обойдя вопрос о качественных изменениях в польском литературном языке, связанных с процессом образования польского национального языка, Т. Лер-Сплавинский не выясняет ни путей, ни внутренних тенденций дальнейшего развития национального литературного языка вплоть до современности. Он и тут апеллирует к „примеру литературных языков Западной Европы“. Так, подводя итог развития польского языка в период „Молодой Польши“, т. е. с 80-х гг. XIX в. до мировой войны 1914—1918 гг., Т. Лер-Сплавинский пишет об этом периоде: „Прежде всего он освежил языковые средства, которые за три предшествующих

десятилетия, под воздействием писателей-„позитивистов“ в прозе и эпигонов романтизма в поэзии, значительно оскудели и окостенели. Это освежение было достигнуто как путем установления непосредственной связи, с одной стороны, с народными говорами, которые были и всегда будут неисчерпаемым источником жизненных сил общенародного языка, а с другой — с историческим прошлым этого языка, так и путем умелого использования материала древних памятников для архаизации речи там, где это требовалось с художественной точки зрения. Все это было плодом развивающейся упорной работы над культурой литературного языка, который по примеру литературных языков Западной Европы становился послушным и совершенным орудием новой национальной литературы“ (стр. 304).

10

„Мировая война 1914—1918 гг. и последовавшее за ней двадцатилетие государственной самостоятельности, — говорит Т. Лер-Сплавинский, — не внесли никаких принципиальных изменений в развитие литературного языка“ (стр. 304). Но и тут основой характеристики в книге Т. Лер-Сплавинского остаются стили художественной литературы. С одной стороны, в реалистической „современной художественной литературе углубляется использование народных говоров и разговорного языка средних слоев общества“, а с другой — „в произведениях, посвященных историческому и даже доисторическому прошлому народа, усиливается стремление к возможно более точному воспроизведению языка эпохи и к все большему использованию для этой цели результатов историко-языковых исследований“ (стр. 305).

„Усиливающийся за последние годы в разных областях страны интерес к местной народной культуре и возрастающая активность писателей, непосредственно вышедших из деревни, привлекают в литературу народные говоры все новых и новых районов, до сих пор не находившие или почти не находившие в ней отражения" (стр. 310). Т. Лер-Сплавинский находит у ряда писателей (например, у Кендзеры в его романе из жизни деревни „Маг-супа“) „перегибы“ в использовании народно-областной речи. Элементы местного диалекта наслаиваются и на речь населения пригорода и рабочих масс — в литературном их воспроизведении.

То же стремление к углублению языкового реализма отмечается Т. Лер-Сплавинским и в языке произведений из жизни других слоев общества: „В романах последних лет мы встречаемся с явлением все более утонченной языковой характеристики посредством введения, преимущественно в диалогах, разнообразных типов провинциальной речи, как она звучит в устах интеллигенции или ремесленников и рабочих. Что касается языка интеллигенции, то наибольшее внимание авторов привлекает, повидимому, речь

выходцев из восточных окраин Польши и соседних областей Украины и Белоруссии и поляков, получивших воспитание в глубине России, поскольку в художественной литературе эта речь воспроизводится сравнительно часто“ (стр. 314).

Но наряду с этим течением, склонным к воспроизведению народно-областных различий речи, широко развивается и другое, представители которого только пользуются средствами литературного языка, не выходя за пределы его норм. Футуристические и символистские тенденции не имели существенного влияния даже на развитие стилей стихотворного польского языка. Разнообразные и радикальные новаторские попытки в области поэтического языка на протяжении последних лет „не смогли сдвинуть его с пути нормального развития“ (стр. 326). Но этот нормальный путь развития языка художественной литературы и свойственные ему исторические закономерности так и остаются нераскрытыми в своей системе, в своем внутреннем единстве.

11

Последняя глава книги Т. Лер-Сплавинского посвящена общей характеристике современного научного и официального языка и повседневной речи образованных слоев населения. Здесь описываются общие условия развития официально-деловой польской речи с 60-х гг. XIX в. и выясняются причины ее насыщенности германизмами. Воздействие языка художественной литературы явилось наиболее эффективным средством против нежелательных языковых вторжений извне. Польская научная терминология „выросла под наблюдением ученых на традиционной основе международной терминологии, уходящей своими корнями в средневековье и в античную древность... В тесной связи с научной терминологией находится и терминология техническая и профессиональная, которая после утраты государственной независимости Польши находилась под иностранными, преимущественно немецкими, влияниями и лишь с восстановлением политической независимости, в связи с развитием промышленности и экономики, вступила на путь самостоятельного, все ускоряющегося развития“ (стр. 331—332).

Т. Лер-Сплавинский подчеркивает также все растущее обогащение польского научного языка и вместе с тем все большее сближение его с общенародной речью, но очень критически и даже пессимистически относится к языку журналистики: „Язык журналистики — если не говорить о статьях людей, выдающихся по дарованию и литературно образованных, — в общем, да и не только в Польше, представляет, с точки правильности и чистоты языка и стиля, печальную картину“ (стр. 335). Он полон заимствованных иностранных слов и слишком дословно переводимых

оборотов. В нем много новообразований, часто построенных по иностранным образцам. В нем преобладают выражения книжные, условные. „Язык польской журналистики, — продолжает Т. Лер-Сплавинский, — сравнительно очень слабо отражает особенности живой речи читательских масс: мы редко встречаем в нем обороты действительно живые, повседневные, и лишь в совершенно исключительных случаях в нем проскальзывают какие-либо местные особенности разговорной речи“ (стр. 336).

Последние страницы своей книги Т. Лер-Сплавинский посвящает описанию той жизненной почвы, на которой развивается польский литературной язык. „Такой почвой, — по словам автора, — всегда служит речь образованных слоев населения“, сложившаяся на основе народной речи. Подчеркивая внутреннее единство этой речи или „наречия“, Т. Лер-Сплавинский вместе с тем склонен несколько преувеличивать роль и силу „центробежных“ тенденций, особенно в условиях современной народно-демократической Польши. „В живом языке польского образованного общества, — пишет он, — как и в каждом наречии, имеющем значительное территориальное распространение и подверженном различным культурным влияниям, наряду с объединительными тенденциями действуют также и центробежные. Они коренятся, с одной стороны, в старых языковых различиях, обусловленных диалектной основой соответствующих областей, а с другой — в разнородных культурных влияниях, действующих из отдельных центров культурной и экономической жизни, как своих, так и зарубежных. В результате этих влияний речь культурного общества дифференцируется как бы на ряд наречий, отличающихся друг от друга некоторыми довольно четкими грамматическими и лексическими чертами“ (стр. 336—337). Правда, в Польше эти различия не столь значительны, как речевые различия между отдельными провинциальными центрами Германии, Италии или Франции.

Кроме диалектных различий, в речи польского образованного общества, точнее говоря, в той речи, „которой пользуются польская интеллигенция и значительное большинство городского населения, а также бoльшая часть прошедшего школу населения деревень“, Т. Лер-Сплавинский отмечает социальные различия, распадение „на ряд типов, зависящих, с одной стороны, от степени образованности и степени усвоения этой речи отдельными представителями так называемых культурных слоев народа, а с другой — от территориальных различий“ (стр. 337). По словам Т. Лер-Сплавинского, речь интеллигентных кругов с большей культурной традицией отличается от речи новой интеллигенции, — интеллигенции, так сказать, в первом поколении; иначе звучит речь представителей мелкой городской буржуазии, ремесленников, рабочих и тех жителей сельских местностей, которые познакомились с литературным языком только за время своего краткого

пребывания в средней школе. Впрочем, Т. Лер-Сплавинский мельком указывает на изменившиеся в настоящее время отношения между народными говорами и общенациональным языком: „В настоящее время, в связи со все более возрастающим влиянием школьного образования, ростом грамотности и культуры и участием широких слоев населения в общественной жизни, неуклонно увеличивается и воздействие общенародного языка и языка письменности на народные говоры, которые, таким образом, нивелируются и исчезают“ (стр. 337—338).

Критически излагая и анализируя общую историческую концепцию акад. Т. Лер-Сплавинского и отмечая ее методологические недостатки, мы не можем не выразить сожаления по поводу того, что автор не воспользовался ценными и ясными указаниями классиков марксизма-ленинизма по основным, узловым вопросам истории языка. Вместе с тем мы не можем не отметить богатства содержания предлагаемой вниманию советских читателей книги Т. Лер-Сплавинского о польском языке и большого количества ценнейших наблюдений, характеристик и открытий ее автора.

В предлагаемом переводе некоторые незначительные по объему места книги, не представляющие для советского читателя достаточного интереса, опущены.

Акад. В. Виноградов.