Н. М. Малышева-Виноградова. Страницы жизни В. В. Виноградова // Русская речь. 1989, № 4. С. 83—88.

ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЯЗЫКОВЕДЫ

Страницы жизни
    В. В. Виноградова

Н. М. Малышева-Виноградова

tmp45-1.jpg

Прошло почти 20 лет после кончины академика В. В. Виноградова (12 янв. 1895 — 4 окт. 1969), а его жизнь в науке продолжается: интерес к его трудам не исчезает, переиздаются книги, готовятся к публикации работы, которые ученый не успел завершить. В нашем журнале, членом редколлегии которого он был, неоднократно публиковались статьи о жизненном и творческом пути Виктора Владимировича (см.: 1970. № 3; 1980. № 1; 1985. № 1, № 3). Однако не все факты его биографии известны широкому кругу читателей и не все стороны многогранной деятельности освещены. Судьба ученого и человека В. В. Виноградова не была простой и легкой.

19 января с. г. по Всесоюзному радио в цикле «Беседы о русском языке» состоялась передача (ведущий — кандидат филологических наук В. И. Аннушкин), посвященная этому выдающемуся ученому-филологу. В передаче принимала участие вдова В. В. Виноградова Надежда Матвеевна Малышева-Виноградова, которая 42 года была рядом с Виктором Владимировичем, а также ученики академика — профессор Московского университета В. А. Белошапкова и академик АПН СССР В. Г. Костомаров.

По просьбе наших читателей участники передачи согласились поделиться своими воспоминаниями о В. В. Виноградове на страницах журнала «Русская речь». В этом номере публикуется рассказ Н. М. Малышевой-Виноградовой.

— В начале 30-х годов Виктор Владимирович переехал из Ленинграда в Москву и начал работу в университете, пединститутах: читал современный русский язык, историю литера-


84

турного языка, стилистику и другие курсы. Почти ежегодно выходили книги: 1934 — «Очерки по истории русского литературного языка XVII—XIX веков»; 1935 — «Язык Пушкина»; 1936 — «Язык Гоголя»; 1938 — «Современный русский язык» (два выпуска); 1941 — «Стиль Пушкина» и др. Между прочим, «Очерки» Виктор Владимирович должен был писать с Н. Н. Дурново, который вернулся из Брно, из Чехословакии, где жил какое-то время (статью о Н. Н. Дурново см.: Русская речь. 1981. № 5). Николай Николаевич приходил к нам, они обсуждали работу, но Дурново не написал своей части. Закончил книгу Виктор Владимирович, и «Очерки» вышли в 1934 году.

В том же году Виктор Владимирович получил от Н. С. Трубецкого по почте в подарок книгу. Николай Сергеевич — русский ученый-языковед, дворянин по происхождению, в 1919 году уехал из России, в то время был профессором Венского университета. Он присылал свои книги многим ученым. И вот, поскольку у нас бывал Дурново, который, по-видимому, находился под каким-то наблюдением, однажды — 8 февраля 1934 года (этот день я помню очень ясно) — к нам пришли о обыском три человека. Мы жили в одной комнате, стены сплошь в книгах. Обыск был очень длительным, потому что они перебирали все книжки, и им пришлось вызвать еще одного человека на помощь. Я только помню, что они откладывали на диван все книги, которые им казались подозрительными, очевидно, на иностранных языках. А книга Трубецкого была на русском. Они ее просмотрели и отложили. Обыск закончился, и Виктора Владимировича увезли. Уходя, он мне сказал: «Трубецкого-то приберите». [Да, я должна сказать, что мы с Виктором Владимировичем были на «вы», поэтому не удивляйтесь, что он так ко мне обратился. Мы, как познакомились, всю жизнь были на «вы», никак не могли перейти на «ты».] Значит, Виктор Владимирович догадался, в чем дело: обыск вызван присылкой книги Н. С. Трубецким.

А Виктор Владимирович в это время работал над Толковым словарем русского языка, редактором которого был Дмитрий Николаевич Ушаков. Виктор Владимирович вел там значительную работу (он готовил всю грамматику), и его арест был большой потерей для словаря. Редактор Советской энциклопедии Николай Леонидович Мещеряков начал хлопотать, чтобы Виктора Владимировича не отправляли в лагерь. В результате В. В. получил более мягкое наказание — три года административной высылки в Вятку — и мог продолжить работу над словарем.

Через некоторое время мне позвонили и сказали, чтобы я


85

пришла с вещами для Виктора Владимировича на Лубянку. Когда я шла к следователю, в коридоре встретила Н. Н. Дурново, который тоже был здесь, его вели на допрос. Он был небрит, оброс бородой, произвел на меня тяжелое впечатление (вскоре он был осужден и погиб 27 октября 1937 г.). Следователь мне сказал о приговоре, а затем ввели Виктора Владимировича. Он тоже оброс бородой, ботинки незашнурованы. И первое, что меня спросил Виктор Владимирович: «Я с бородой — ужасно?» Я сказала: «Нет, Вам очень идет борода, прелестная, хорошая борода». Ведь он любил хорошо одеваться, был всегда элегантен, а здесь - борода и растегнутые ботинки, и это его очень угнетало.

Потом следователь обратился ко мне и сказал: «Разговаривайте, пожалуйста, но если хоть слово скажете о „деле“, я прерву свидание». Виктор Владимирович что-то меня спрашивал, я сейчас даже не могу вспомнить, о чем мы говорили. И вдруг Виктор Владимирович быстро-быстро спрашивает меня: «Что Вы сделали с Трубецким?» — Отвечаю: «Я его сожгла». Вдруг следователь: «Что-что Вы сказали?» Я замолчала, а Виктор Владимирович: «Ну, скажите, что Вы сказали?». И, обращаясь к следователю, говорит: «Я так и предполагал; случилось то, что я и предполагал: уничтожила книжку». А «прибрать» ее, как просил меня Виктор Владимирович я решила таким образом. У ваших соседей была работница-старушка. Я принесла ей книжку Трубецкого и говорю: «Матрена Ивановна, когда будете топить ванну, растопите, пожалуйста, колонку вот этой книжкой». Работница и сожгла ее.

Вскоре Виктор Владимирович был отправлен в Вятку. По дороге он остановился в Нижнем Новгороде, где три дня пробыл в одиночке. В чемодан ему я положила однотомник Пушкина, редактированный Б. В. Томашевским. И Виктор Владимирович в Нижнем, сидя в одиночке, благодаря вот этой книжке писал статью о «Пиковой даме» (она вышла в 1936 г., см.: Стиль «Пиковой дамы» // Временник Пушкинской комиссии. Вып. 2. М.—Л., 1936). Значит, он наконец смог поработать. В Вятке он снял комнату у железнодорожного токаря — Широков его фамилия, жена — Александра Филипповна, двое ребятишек — Володя и Женя. Там Виктор Владимирович много работал, тем более что в Вятке была библиотека ...имени Герцена. Герцен-то был выслан в Вятку, поэтому библиотека носит его имя. Виктор Владимирович разложил свои книги и начал работать, как всегда — без устали, с утра до ночи.

Я приехала туда, пожила неделю или две, сейчас уже не помню, и уехала в Москву. Я служила тогда в Доме ученых


86

концертмейстером в вокальном кружке, которым руководила Катерина Федоровна Цертелева, она была также концертмейстером в театре Немировича, так что мы с ней были в некотором роде коллеги. А директором Дома ученых была Мария Федоровна Андреева, замечательная русская актриса, жена А. М. Горького. Эти две добрые женщины необыкновенно хорошо ко мне отнеслись. Я регулярно ездила в Вятку, потому что мне нужно было возить Виктору Владимировичу материалы для Толкового словаря. Меня отпускали каждый месяц с работы. Виктор Владимирович составлял список книг, я их собирала, а те, которые были уже не нужны ему, увозила обратно.

Прошел год, может быть, полтора, однажды я получаю от Виктора Владимировича письмо — ужасное, где он пишет, что к нему пришли с обыском, забрали все рукописи и книги. Письмо это я помню наизусть: «Если со мной случится какое-нибудь недоразумение, а у нас это бывает, я прямо скажу, что больше ни жить, ни работать не буду. И так никто не поверит, в каких условиях я пишу свои работы. Моя жена, далеко не цирковой тяжеловес, возит мне пуды книг». Я позвонила следователю — Виктору Петровичу Горбунову, который вел дело В. В., рассказала об этом письме. Через несколько дней следователь сообщил мне, что книги вернут Виктору Владимировичу и «все будет к лучшему». Я запомнила эти слова. Сразу же побежала на телеграф, послала Виктору Владимировичу телеграмму в 32 слова, как сейчас помню, и сообщила также: «все будет к лучшему». И действительно, В. В. все вернули.

Тем временем в Москве знаменитый пушкинист М. А. Цявловский и писатель В. В. Вересаев начали перед прокуратурой хлопотать, чтобы Виктора Владимировича вернули на работу в Москву. Через два года он возвратился, но жить в Москве не имел права: если был в ссылке, то должен жить в стокилометровой зоне. Он выбрал Можайск, и там обосновался, а в Москве читал лекции в Педагогическом и Дефектологическом институтах.

Вообще-то, он жил в Москве: днем уходил к знакомым или к брату (это были все близкие нам люди), у них работал, а ночевать приходил домой. Вот тут маленькая деталь, о которой мне хочется рассказать (всю жизнь я это вспоминаю с необыкновенно добрым чувством). Был у нас участковый милиционер по фамилии Хорин. Все знали в нашей коммунальной квартире, и, вероятно, милиция тоже, что Виктор Владимирович ночует здесь, но не обращали внимания. Однажды Хорин пришел и сказал: «Передайте Виноградову, чтобы сегодня не ночевал, может быть облава». Между про-


87

чим, мы сделали так — у нас квартира была большая, длинный коридор и из кухни выход на черный ход. Там, в кухне, за дверью мы повесили кожаное пальто Виктора Владимировича, чтобы на случай, если позвонят и его будут спрашивать, то он уйдет через черный ход, в общем, убежит. Но пальто провисело за дверью, так никогда и не понадобилось...

Жизнь продолжалась, Виктор Владимирович читал лекции, выходили его книги, но он не догадался сделать одной вещи — своевременно похлопотать о снятии судимости. А это повлекло за собой вторую высылку. Это было в начале войны — 1941 год. Тогда было принято решение о том, чтобы освободить Москву от социально опасного элемента. И вот Виктора Владимировича вызывают в милицию и говорят: «С Вас не снята судимость, Вы должны в 48 часов покинуть Москву. Выбирайте любой город в Сибири, какой хотите». И Виктор Владимирович выбрал Тобольск. В это время уже начали бомбить Москву. У нас 48 часов, в которые мы должны собраться. Уезжаем втроем, еще моя старенькая мама. Поезд товарный, необыкновенной длины, наверху полати. Мы как-то на них расположились и двинулись в путь, ехали очень долго. А Виктору Владимировичу был указан срок, когда он должен был явиться в Тобольское отделение милиции. Виктор Владимирович едет и волнуется, что он вовремя не приедет. Он был очень обязательным человеком во всем. Мы в Перми отправили телеграмму в Тобольск: «Опаздываю явиться...» и т. д.

Наконец мы приехали. В Тобольске начальник милиции оказался замечательным человеком — Михаил Александрович Лаптев. Встретил нас хорошо, а я сижу, и у меня слезы текут в три ручья. А он успокаивает: «Что вы плачете, расстраиваетесь, война кончится, вы вернетесь...» А когда после безуспешных поисков квартиры в городе мы пришли в жилотдел, нам сотрудница говорит: «Нам звонил Лаптев, чтобы мы вас устроили». Вот так доброжелательно отнеслись к нам.

В Тобольск был эвакуирован Омский пединститут. И Виктора Владимировича, конечно, туда сразу же приняли на работу. Он заведовал кафедрой русского языка, читал лекции, занимался своей любимой наукой о русском языке. У нас были две комнаты, маленькая передняя с круглой громадной печкой. Я топила ее каждый день. Печки там, между прочим, назывались «контрамарками». А дрова тоже нужно было добывать, и Виктор Владимирович ходил на Иртыш с бригадой пединститута пилить лес.

Через два года в Москве ученые начали хлопотать о возвращении Виктора Владимиро-


88

вича, это было начало 1944 года. Между прочим, М. А. Лаптев отпустил Виктора Владимировича немного раньше, чем пришли все необходимые бумаги. Потом, когда Михаил Александрович ушел на пенсию (Виктор Владимирович уже был академиком, мы шили в отдельной квартире), он приехал в Москву, разыскал нас и пришел в гости. И вот мы всё вспомнили, как он нас встретил, как мы жили в Тобольске. Не знаю, жив ли он сейчас. Добрый был, прекрасный человек...

Мы вернулись в Москву, жизнь стала налаживаться. В 1946 году Виктор Владимирович был избран академиком. Но конец 40-х и начало 50-х годов были сложными в нашей науке: появились новые проблемы, дискуссии о Марре, о так называемом «новом учении» о языке. Виктор Владимирович был в центре этих событий: его критиковали и в печати, и на собраниях. Но работать он никогда не переставал: наука о русском языке, лекции в университете занимали его постоянно. Работал он всегда, когда мог, вечером и ночью. Не было дня, я бы сказала, часа, когда бы он не работал. Приезжали ли мы в санаторий, на отдых, и где бы мы ни были, сейчас же раскладывались книжки, бумаги — и он уже сидел за столом и писал.

У него остался огромный архив, незавершенная книга об истории слов. Меня спрашивали, как он писал это. Когда он читал что-нибудь, то в тексте подчеркивал слова, интересующие его, а на обложке книги отмечал страницы, потом этими словами занимался. Книга об истории слов готовится к публикации в Институте русского языка.

В заключение мне хотелось бы сказать вот что. Много добрых и справедливых людей было на нашем с Виктором Владимировичем пути. Я прожила большую жизнь и много помощи получала совершенно неожиданно, оттуда, откуда меньше всего ждала. Когда горе случается, то особенно ценишь добро.

Беседу записал В. И. Аннушкин

Рейтинг@Mail.ru