Р. П. Дмитриева

ДВЕ РЕДАКЦИИ XVI В. ПОВЕСТИ О РЯЗАНСКОМ ЕПИСКОПЕ ВАСИЛИИ

Давно установлено, что Повесть о рязанском епископе Василии в XVI в. существовала в двух видах: 1) как самостоятельное произведение, 2) в составе Жития муромского князя Константина и его сыновей. Однако литературная история Повести и отличительные особенности ее редакций остаются неизученными. До сих

пор Повесть привлекала внимание исследователей преимущественно как источник истории рязано-муромских отношений ранней поры. Вскользь редакции Повести охарактеризовал Н. И. Серебрянский в связи с изучением Жития муромского князя Константина и его сыновей. Он высказал предположение, что Повесть существовала как самостоятельное произведение, а затем была включена в Житие. По его мнению, тексты двух редакций существенно не отличаются друг от друга ¹.

На самом же деле эти две редакции можно характеризовать как два самостоятельных произведения на одну и ту же тему, — они написаны в разных литературных стилях, в них встречаются отличия в передаче фактических сведений. В настоящей статье приводятся доводы, подтверждающие догадку Н. И. Серебрянского о вторичности текста Повести о епископе Василии в составе Жития Константина, и устанавливаются те дополнительные источники, при помощи которых эта редакция была составлена. Далее Повесть, существующую в виде самостоятельного произведения, будем называть первой редакцией, а в составе Жития — второй.

Доказательством того, что текст Повести о Василии в составе Жития является вторичной обработкой, возникшей на основании первой редакции, служат следующие данные.

1. В первой редакции известия о Борисе и Глебе включены для того, чтобы объяснить происхождение названия муромской епископии «Борисоглебская»: «Егда же бысть в Киеве и в всей России държава превеликаго князя и святого равна апостолом Владимира, и внегда ему дети своя разделити во одержание градов, предасть сынови своему, рку же святому Борису, в Российстей земли град Ростов, и сынови же своему, рку же святому Глебу, град Муром, и с тех градов бысть по Христе и страдание ею, и яко же святыня ею познана бысть от верных и прославися в святых церквах. И беяху в тех градех одеръжаниа их епископи, и нарицахус тии епископи домовнии святых страстотерпець Бориса и Глеба» ². Содержание этого отрывка первой редакции было использовано в начале Жития Константина как историческое вступление к описанию утверждения христианства в Муроме князем Константином. Здесь текст изменен, так как в нем речь идет не о происхождении названия муромской епископии, а говорится о Глебе как первом князе, пытавшемся приобщить Муромскую землю к христианской религии. Редактор, переписывая заново текст, включает подробности о гибели Глеба, известные по Сказанию о Борисе и Глебе: «И егда прииде святьтй Глеб ко граду Му-

¹ Серебрянский Н. Древнерусские княжеские жития. (Обзор редакций и тексты). М., 1915, с. 237—247.
² Цит. по изданию: Шляпкин И. Ермолай Прегрешный, новый писатель эпохи Грозного. — В кн.: Сборник. Сергею Федоровичу Платонову ученики, друзья и почитатели. СПб., 1911, с. 563 (далее ссылки на это издание — в тексте).

рому, и еще тогда неверии быша людие и жестоцы, и не прияша его к себе на княжение, и не крестишася, но и сопротивляхуся ему. Он же отъеха от града 12 поприщ на реку Ишню и тамо пребываше до преставления святаго си отца. И ис того града бысть ему страдание по Христе, от брата своего Светополка под Смоленьском на Смядыни реце от злых убийц кончину прия» ³. Здесь из первой редакции была заимствована только одна фраза — «И ис того града бысть ему страдание по Христе», которая уместна там, но выглядит не связанной с контекстом второй редакции.

2. Автор первой редакции очень неконкретно говорит о княжении в Муромской земле после Глеба: «Потом же, два князя от тогова сродства святого превеликого князя Владимира, присная суще себе братиа, начата державъствовати: вящещии во граде Муроме, мнии же в Рязани» (с. 563—564). И так же неопределенно он говорит о времени, когда епископ Василий был на епископии в Муроме: «не в колика ж времена» (с. 564).

Составитель второй редакции епископство Василия в Муроме конкретизировал, приурочив его ко времени княжения Юрия Ярославича. Для этого он, исключив процитированный выше текст, воспользовался летописной статьей 6859 г. Это заимствование, скорее всего, сделано из Воскресенской или Никоновской летописей.

Обращение к летописному тексту свидетельствует также и то, что заголовок к рассказу о епископе Василии в составе Жития Константина («Сказание о обновлении града Мурома») ведет свое происхождение от этой летописной статьи.

Добавленные в Повести по сравнению с летописью упоминания о конкретных церквах — Борисоглебской и Благовещения —

³ Цит. по изданию: Повесть о водворении христианства в Муроме. — В кн.: Памятники старинной русской литературы. Вып. 1. СПб., 1860, с. 229 (далее ссылки на это издание — в тексте).
⁴ ПСРЛ, т. VII, СПб., 1856, с. 215—216.

говорят о том, что вторая редакция Повести о Василии специально была написана для Жития князя Константина. Именно в церкви Благовещения хранились мощи князя Константина и его сыновей, о ней неоднократно упоминается в самом Житии. Из этого следует, что добавление было сделано без обращения к каким-либо муромским источникам, а только на основании материала самого Жития ⁵.

Как и в первом случае, слияние текста Повести с дополнениями из летописи не прошло совершенно гладко, составителю второй редакции не удалось устранить некоторых несоответствий между двумя источниками. По летописным сведениям, епископ Василий был поставлен на епископию только в 1356 г., а Юрий Ярославич лишился княжества в 1355 г. ⁶ Объединение имен епископа Василия и князя Юрия Ярославича во второй редакции объясняется тем, что летописные данные были присоединены позднее к основному тексту Повести.

Следует обратить внимание на то, что именно составитель второй редакции, включив добавление из летописи, связал легенду о перенесении епископии из Мурома в Рязань со вторым рязанским епископом Василием. Первая редакция Повести совершенно лишена каких-либо конкретных исторических деталей, касающихся Мурома и Рязани. И это — осознанная позиция автора, он пишет свою повесть не на основании документов, а только по памяти. Он записывает предание, которое ему рассказали, однако дает его на широком церковно-историческом фоне. Но и для этого он не обращается к конкретным церковным и агиографическим сочинениям, а использует свою эрудированность в данной теме. Оформленность рассказа как припоминания все время подчеркивается им. Об этом говорится и в начале: «Слышах убо некиа глаголющих древня сказаниа о граде Муроме» (с. 563), и в конце: «яко же слышах, тако и написах» (с. 565). Временная неопределенность проведена через весь рассказ, вместо конкретных дат в нем употребляются выражения: «В прежняя лета», «во дни древняя», «многим же летом прешедшим», «по многих летах», «не в колика ж времена», «многа лета преидоша».

Та же неконкретность наблюдается и в отношении исторических лиц: кроме Глеба, в Повести не упомянут ни один муромский князь. И о главном герое автор Повести говорит достаточно неопределенно: «Не в колика ж времена бысть во граде Муроме епископ праведен именем Василие» (с. 564). Эта намеренная позиция автора — как пересказчика предания, а не сочинителя исторического произведения — до конца выдержана в Повести и придает ей особое своеобразие.

Исторические реалии в Повести очень скудны, на основании ее содержания трудно судить, о каком конкретно историческом

⁵ Только эти две церкви упоминаются и далее в тексте Повести в составе Жития.
⁶ ПСРЛ, т. X, СПб., 1885, с. 227—228.

времени она повествует. Единственную такую деталь можно усмотреть только во фразе: «еже ныне завома Старая Рязань; ту бо тогда пребываху и князи рязаньстии» (с. 564). Но и эти сведения для истории города Рязани не представляют большого интереса, так как они известны по более раннему источнику. В статье «А се имена всем градом рускым и далным и ближним», помещенной в Комиссионном списке Новгородской I летописи, который датируется серединой XV в., упоминается название «Старая Рязань» — «Рязань Старая на Оце, а новый городок Олгов на усть Проне» ⁷. Таким образом, автор Повести о епископе Василии не соотносил своего героя ни с одним из двух реально существовавших рязанских епископов, носивших имя Василий. Составитель же второй редакции благодаря включению в Повесть отрывка из летописи невольно все основные события ее связал с именем второго рязанского епископа Василия ⁸.

3. Менее наглядным свидетельством о зависимости второй редакции от первой является пример использования еще одного дополнительного источника, но тем не менее следы слияния первоначального текста с вновь включенным материалом во второй редакции в известной степени прослеживаются и в данном случае. Это касается изложения самой легенды о перемещении епископа из Мурома в Рязань.

О причинах, вызвавших недовольство жителей Мурома своим епископом, во второй редакции рассказано с большими подробностями. В первой редакции говорится, что дьявол, желая скомпрометировать епископа в глазах жителей Мурома, «воображаяся в девицу, и показуя себе ис храмины епископа овогда в оконьце его, иногда же преход творя ис храмины его» (с. 564). Во второй редакции в эту сцену внесены подробности интимного характера: «И вообразуя себе диявол в девицу, и объявляя всенародному множеству града Мурома из храмины во оконце святительское: будто держит у себе святитель Василий на ложи девицу, иногда же из храмины хождаше от епископа» (с. 235—236).

⁷ Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М., 1950, с. 476 Ср.: Тихомиров М. Н. Список русских городов, дальних и ближних. — ИЗ, 1952, № 40, с. 214—259.
⁸ Существует большая литература о том, какого Василия надо понимать под героем Повести. См. Об этом в статье Г. К. Вагнера «Повесть о рязанском епископе Василии и ее значение для ранней истории ПереяславляРязанского» (ТОДРЛ, т. XVI, М.-Л., 1960, с. 167-177). Были два рязанских епископа Василия: о первом известно, что он умер в 1295 г. (ПСРЛ, т. I, СПб., 1846, с. 208), второй был поставлен в епископы в 1356 г. (ПСРЛ, т. X с 228) Были и два рязанских князя Олега — имя, которое тоже упоминается в Повести, — Олег Ингоревич (1252—1258 гг.) и Олег Иванович (1350—1402 гг.). Это и вызывает споры, о каких конкретно исторических лицах говорится в Повести. Сопоставление между собой двух редакций и установление дополнительных источников, использованных во второй редакции, по существу разрешает этот спор. Едва ли следует пользоваться этим литературным произведением как историческим документом для выяснения событий XIII—XIV вв.

Составителя второй редакции не устраивали краткость и лаконизм, характерные для первой редакции, он стремился внести в Повесть больше действия, экспрессии и эмоциональной окрашенности. Наиболее распространенным во второй редакции оказалось описание самого конфликта между епископом и его паствой. В первой редакции развитие действия идет следующим образом: введенные в заблуждение дьяволом жители Мурома изгоняют епископа из своего города, предлагая при этом ему воспользоваться «судном малым»; но оскорбленный епископ, не приняв их предложения, а надеясь на помощь иконы Богоматери, уплывает из Мурома на своей мантии. Во второй редакции данный эпизод распространен рядом дополнительных подробностей, большинство из которых находят себе параллели в Житии Иоанна Новгородского.

Во второй редакции повествование о том, как был изгнан из города епископ, начинается таким эпизодом. Когда муромцы, возмущенные поведением своего епископа, «собравшеся вси и приидоша ко святителю Василию в вечернюю годину», то они увидели «девицу бежащу по степенем ко святителю в келию, имуще сапоги в руках своих» (с. 236). Сходная ситуация рисуется и при описании изгнания из Новгорода Иоанна Новгородского: «И пришедше народи к келии святаго, бес же потече народом зрящим во образи отроковицы, яко ис келии святаго» ⁹.

Сам момент отплытия Василия во второй редакции передан так же, как и в первой, но когда он поплыл на мантии, то, согласно рассказу второй редакции, муромцы бросились вслед за ним по берегу, упрашивая его вернуться и простить их. Такая же сюжетная подробность есть и в Житии Иоанна Новгородского.

Описание реакции муромских жителей на чудо отплытия Василия во второй редакции Повести о Василии дано так: «Видевше же сие чюдо, муромстии граждане вопияху вси от стара и до мала, со слезами глаголюще сице: «О святый владыко Василий, прости нас грешных раб своих: согрешихом пред тобою! О владыко святый Василий, кому нас оставляеши сирых! О отче святый владыко Василий, не забуди нас раб своих!» (с. 236). Находим соответствие этому и в Житии Иоанна Новгородского: «Народи же, видевше таково чюдо, растерзаху ризы своа и возвращахуся рекуще: „Согрешихом, неправедное содеяхом — овци сыи пастыря осудихом. Се бо видим, яко от бесовскаго мечтаниа сие сотворися нам! . . . Возвратися честный отче великий святителю Иоанне на престол свой и не остави чад своих сирых и не помяни, еже согрешихом к тебе!”» ¹⁰. Архиепископ Иоанн, медленно плывущий на плоту вверх по Волхову, внял молениям новгородцев, простил их и вернулся в Новгород. Раскаяние же муромцев на последующий

⁹ ГПБ, собр. Соловецкое, № 519/500, л. 201 об.—202.
¹⁰ Там же, л. 202—202 об.

ход событий не повлияло, и дальнейшее изложение легенды во второй редакции передано так же, как в первой.

Отмеченные соответствия между Житием Иоанна Новгородского и второй редакцией Повести о епископе Василии едва ли являются случайными. Усложнение сюжета при описании конфликта между епископом и жителями Мурома явно свидетельствует о знакомстве составителя второй редакции Повести о Василии с Житием Иоанна Новгородского ¹¹. Однако говорить о прямых текстуальных заимствованиях из Жития Иоанна во вторую редакцию Повести нет достаточных оснований. Совпадения в обращениях жителей Новгорода и Мурома к своему епископу носят слишком общий характер.

Перечисленные примеры различий между первой и второй редакциями Повести о рязанском епископе Василии со всей очевидностью показывают, что текст Повести, включенный в Житие князя Константина, представляет собой дальнейшую обработку более краткого первоначального варианта ее. Для расширения рассказа во второй редакции составитель ее обращался не к каким-либо местным муромским источникам, а пользовался общерусскими материалами. И составителя этой обработки надо искать в среде писателей, близких к митрополиту Макарию, которые интенсивно работали над агиографическими произведениями в середине XVI в.

¹¹ О влиянии Жития Иоанна Новгородского на Повесть о епископе Василии см.: Дмитриев Л. А. Житийные повести русского Севера как памятники литературы ХІІІ—ХVІІ вв. Эволюция жанра легендарно-биографических сказаний. Л., 1973. С. 156.