IV

ТЕРМИНОЛОГИЧЕСКИЕ СПОРЫ, ПРОТИВОРЕЧИЯ И ОБОБЩЕНИЯ

Следует признать одной из самых актуальных задач изучения образования и развития литературного языка (как русского, так и других славянских литературных языков) — упорядочение и уточнение терминов, необходимых для истории литературного языка, и их научную систематизацию. А для этого необходимы тщательные и глубокие конкретно-исторические исследования общих и частных процессов развития литературных языков и отдельных изменений каждого литературного языка, а также теоретические обобщения на базе этих историко-лингвистических разысканий. Ведь многозначность, противоречивость и неопределенность употребления термина «литературный язык» в применении к истории разных языков часто отмечается разными лингвистами. Так, С. А. Миронов в своей рецензии на двухтомную работу М. М. Гухман «От языка немецкой народности к немецкому национальному языку» пишет: «Автор вскрывает многозначность и расплывчатость термина «литературный язык», понимаемого разными исследователями по-разному, и отграничивает его от других близких, но отнюдь не тождественных понятий: «письменный язык», «язык художественной литературы» и т. п. (т. I, стр. 8—12). Однако термин «литературный язык» употребляется в книге М. М. Гухман не всегда последовательно и однозначно: в применении к донациональному периоду (особенно к языку XIV—XV вв.) он все же приравнивается к понятию «письменный язык» (или «язык письменности»), противостоящему диалектам как народно-разговорной форме языка; в применении к нацио-

нальной эпохе он часто синонимичен понятию единой литературной нормы (правда, часто с добавлением уточняющих прилагательных «единый», «общенемецкий» или «литературный язык наддиалектного типа»)...». ⁷⁴ Рецензент отмечает полную неустойчивость и сбивчивость взглядов М. М. Гухман на исторические соотношения устной и письменной форм диалекта и литературного языка. Так, «говоря о языковых отношениях XII—XIII вв., автор пишет: „Диалект мог выступать в тот период как в письменной, так и в устной фиксации: то же самое наблюдалось и в отношении литературного языка”, т. е. здесь признается наличие письменной и устной разновидности как диалекта, так и литературного языка для этого периода (XII—XIII вв. — В. В.), что противоречит положению автора о выделении этих двух соотносительных форм лишь для национального периода. С другой стороны, „литературный язык противопоставляется автором диалекту, как письменная форма — устной и разговорно-бытовой форме языка”. Вместе с тем иногда (см. ч. II, стр. 179) М. М. Гухман заявляет о немецком языке XII—XIII вв.: „Литературный язык этой эпохи... был настолько пронизан диалектными особенностями, что обособленного от диалекта литературного языка тогда не существовало (здесь литературный язык равен письменной форме диалекта)”».

Не вполне точно и дифференцированно в исследовании М. М. Гухман представляется соотношение и взаимодействие двух форм немецкого литературного языка — письменной и устной и в национальную эпоху — и особенно сложность их взаимоотношений и взаимовлияний в процессе становления общенациональной языковой нормы.

В советском языкознании, как это уже неоднократно отмечалось ⁷⁵, наблюдается отсутствие точности и ясности также в употреблении и толковании не только таких терминов, как «письменный язык» и «литературный язык» с их подразделениями и вариациями, но и таких, как «национальный язык» и «национальный литературный язык», которые обозначают основные понятия новой истории язы-

⁷⁴ «Изв. АН СССР, ОЛЯ», 1961, т. XX, вып. 3, стр. 244.
⁷⁵ См.: В. В. Виноградов. Основные проблемы изучения, образования и развития древнерусского литературного языка. М., 1958, стр. 25—35; Вал. Вас. Иванов. Об образовании восточнославянских национальных языков (ответ на вопрос). — ВЯ, 1961, № 1, стр. 67.

ка. Так, одни лингвисты склонны отождествлять понятия «национального» и «литературного» языка, имея в виду эпоху образования нации. «Языковые процессы эпохи образования буржуазной нации (характер и направление развития литературного языка, с одной стороны, и утрата самобытности диалектами — с другой) постепенно превращают литературный язык нации в литературно отработанный, нормализованный, высший тип национального языка, имеющий не только письменную, но и устно-разговорную форму, оказывающую все более заметное воздействие на диалекты и содействующую утрате последними своих специфических особенностей и их сближению с нормами национального языка. В связи с этим важнейшей особенностью национального языка является его нормализованный характер...», — пишет автор статьи «Национальный язык» в Большой Советской Энциклопедии (т. 29, стр. 306—307). Отчасти то же самое можно заметить и в учебнике проф. А. С. Чикобава, где он также говорит, что «такие литературные языки, как русский, украинский, белорусский, эстонский, литовский, латышский, армянский... являются национальными языками: „национальный язык” и „литературный язык” в этих случаях совпадают», хотя при этом добавляет, что «не все литературные языки являются национальными» ⁷⁶.

Другие лингвисты считают, что понятия «национальный язык» и «литературный язык» не совпадают, но что основу национального языка составляет литературный язык объединительная роль которого в процессе формирования нации особенно усиливается ⁷⁷.

Проф. С. Б. Бернштейн в статье «К вопросу о периодизации истории болгарского языка» писал: «Болгарские языковеды не делают различий между племенными, народными и национальными языками. Это обстоятельство, в частности, приводит к полному игнорированию проблемы происхождения в истории болгарского национального языка... Завершение формирования болгарской нации (как нации буржуазной) нужно отнести к 70-м годам XIX в. В связи с процессом формирования нации начался период национально-освободительного движения... Все эти процессы

⁷⁶ А. С. Чикобава. Введение в языкознание, ч. I, стр. 116.
⁷⁷ См.: А. И. Ефимов. История русского литературного языка. (Курс лекций). М., 1957, стр. 110.

нашли глубокое отражение в языке, приведшее в XIX в. к созданию на Балканах нового славянского национального языка...» ⁷⁸.

В первые десятилетия второй половины XIX в. происходит окончательное оформление единых норм литературного языка, создаются единая графика и правописание, завершается создание общего городского разговорного языка, обогащаются и развиваются различные стили и жанры литературного языка.

«Широко распространен взгляд — продолжает проф. С. Б. Бернштейн, — что национальный язык в период развития буржуазной нации не включает в себя крестьянских территориальных диалектов (см., например, В. Жирмунский. Национальный язык и социальные диалекты. Л., 1936, стр. 42). Этот взгляд и прежде представлялся нам ошибочным. Теперь, после появления работы И. В. Сталина, он должен быть навсегда похоронен» (стр. 117). Наконец, третьи придерживаются как бы противоположного мнения — почти совсем отграничивают литературный язык от национального. Так, например, монголист проф. Г. Д. Санжеев в статье «Образование и развитие национальных языков» указывает, что национальным языком становится народно-разговорный язык, который «постепенно начинает брать на себя функции общения всех членов нации во всех сферах их деятельности и жизни и вытеснять собою прочие функциональные языки... Общенародный разговорный язык, становясь национальным, делает излишним наличие особых письменных и официально-канцелярских, функциональных (точнее, функционально специализированных) языков, так как берет на себя и их функции и устную и письменную формы их выявления» ⁷⁹. Кроме того, в лингвистических статьях, касающихся вопросов образования или развития национального (resp. литературного) языка, часто оперируют такими терминами, как общенациональный язык, общенациональный литературный язык, общенародный национальный язык, общенародный литературный язык, общелитературный язык и др., которые еще более затемняют понятия «национальный язык» и «литературный язык». На этой почве выраста-

⁷⁸ «Изв. АН СССР», ОЛЯ», 1950, т. IX, вып. 2, стр. 116—117.
⁷⁹ Г. Д. Санжеев. Образование и развитие национальных языков... — В сб.: «Вопросы языкознания в свете трудов И. В. Сталина...». М., 1952, стр. 338.

ет мысль о том, что понятие «национальный язык» следовало бы понимать как этно-историческую категорию, как язык нации в целом, который охватывает и литературный язык (или языки), и диалекты, и отдельный общеразговорный язык (если такой имеется, как, например, в чешском языке). Таково, например, мнение Вал. Вас. Иванова, который в ответе на вопрос «Как и когда сложились произносительные и грамматические нормы литературно-разговорной формы русского национального языка?» отвечает, что напрасный труд искать диалектной основы какого-нибудь национального языка, так как национальный язык является совокупностью его разновидностей ⁸⁰. Рождается идея, что, будто бы только отождествляя понятия «национальный язык» и «литературный язык», можно говорить о диалектной основе национального языка. Ведь конкретное изучение истории отдельных языков свидетельствует о том, что в эпоху разложения феодализма и развития капиталистических отношений вследствие концентрации экономической, политической и культурной жизни на базе какого-либо одного диалекта (или концентрации диалектов — В. В.) формируется прежде всего единый литературный язык, а не какой-то другой «тип языка». (Под типом языка здесь понимается, очевидно, «интердиалект», «культурный диалект» или даже изобретенный в недавнее время «диалектный язык»). Так, например, анализ фонетики и морфологии литовских письменных памятников середины и второй половины XIX века (ср. работы доц. Палиониса) наглядно показывает, что писатели того времени (С. Даукантас, М. Валанчюс, Л. Ивинскис и др.) в своих сочинениях чем дальше, тем все больше отказываются от диалектных особенностей своих наречий (говоров) и стараются приблизиться к западноаукштайтскому диалекту (постепенно вводят все больше и больше западноаукштайтских форм, не избегая зачастую и гипернормализмов), который в последние десятилетия этого же века уже окончательно укрепляется в системе литовского литературного языка. Но ни анализ тогдашних письменных памятников, ни высказывания отдельных писателей и общественных деятелей того времени, наконец, ни изучение современного состояния литовского языка не предоставляют никаких данных

⁸⁰ См.: Вал. Вас. Иванов. Указ. соч., стр. 68.

об образовании или существовании какого-то другого общепонятного типа языка, кроме формировавшегося тогда единого литературного языка в его разговорной и книжной формах. Само собой разумеется, что вопрос о разных путях синтеза складывающихся общеразговорных норм и формирующейся на народной основе новой стилистики национального письменно-литературного языка сохраняет всю свою силу и важность. Разумеется также, что на разных этапах исторического развития того или иного народа литературный язык и сфера его употребления имеют различный характер. Так, в эпоху феодализма, при наличии феодальной раздробленности, литературный язык обыкновенно не бывает единым: в нем более или менее отчетливо отражаются элементы разных территориальных диалектов (например, в одних литовских письменных памятниках XVI—XVIII вв. преобладает жемайтский диалект, в других — восточноаукштайтский, в третьих — западноаукштайтский или среднеаукштайтский диалекты). Кроме того, литературным языком пользуется в эпоху феодализма только небольшой слой феодального общества (чаще всего определенная часть феодалов и феодальное духовенство), а в некоторых случаях функции такого языка выполняет, как известно, неродной язык. Другой характер литературный язык приобретает в эпоху развития капитализма и формирования нации: в силу концентрации экономической, политической и культурной жизни он постепенно становится единым языком всей нации и образуется, как правило, на основе концентрации или разных типов и форм объединения территориальных диалектов. Сфера употребления такого литературного языка чем дальше, тем все больше расширяется, и он на самом деле начинает играть ведущую роль в системе национального языка: нивелирует территориальные диалекты, приобретает устно-разговорную форму и т. д. Поэтому литературный язык этой (как и последующей, социалистической) эпохи некоторые лингвисты считают целесообразнее называть национальным литературным языком и, пока существуют территориальные диалекты, не отождествлять целиком этого понятия с понятием «национальный язык», имея в виду территориальное и социально-диалектное многообразие разговорно-бытовой речи.

Таким образом, под термином литературный язык разумеется Schriftsprache, langue littéraire, под термином национальный литературный язык — Gemeinsprache, lan-

gue commune, а под термином национальный язык — die Sprache der Nation, langue de la nation.

Частое употребление атрибута «общенародный» с такими терминами, как национальный язык или литературный язык, многим кажется ненужным и нецелесообразным. Такое употребление осложняет терминологию, кроме того, оно ничего нового не вносит, не уточняет указанных терминов и понятий.

Что же касается употребления термина «общенародный язык» для обозначения определенного типа языка (ср., например, название теоретической проблемы в плане Академии наук СССР «Общенародный язык и его отношение к литературному языку и диалектам») или в качестве эквивалента других терминов, то следует отметить, что такое употребление по крайней мере требует уточнения самого понятия «общенародный язык». Ведь если под термином «общенародный язык» понимается «общеразговорный язык», то тогда этот термин в строгом смысле применим только к эпохе развития нации. Общий для всех разговорный язык, по широко распространенному мнению, как правило, создается на основе письменной формы национального литературного языка. А если же под термином общенародный язык понимается «национальный» или «национальный литературный язык», — тогда является непонятным дублирование терминов (см. критические замечания доц. Палиониса) ⁸¹.

Но с термином «общенародный язык» бывают связаны и другие противоречия и недоумения. Так, М. М. Гухман в своей работе «От языка немецкой народности к немецкому национальному языку» (т. I, стр. 18) для эпохи народности под термином «общенародный язык» разумеет «то общее и единое, что составляло основу языка народности и доминировало над диалектами». Во второй же части своего исследования она приходит к выводу, что, поскольку в ту эпоху отсутствовал наддиалектный тип литературного языка, диалект выступал как основная форма существования языка, что «никакого специального «общенародного» языка вне диалектов в ту эпоху не существовало, и каждый диалект в пределах своей области выполнял функцию «общенародного, а не «классового» языка» (стр. 183).

⁸¹ Й. Палионис. Некоторые вопросы истории литовского литературного языка. «Советская школа» (Вильнюс), 1959, № 6.

Но для всех этих рассуждений о соотношении и противопоставлении или противостоянии понятий национального языка и национального литературного языка характерна двойственность и двусмысленность понимания термина — национальный язык. С одной стороны, он понимается и рассматривается как язык нации в целом, механически и антиисторически представляемый. Согласно такому представлению, получившему особенно наглядное выражение в работах наших диалектологов (и прежде всего — чл.-корр. Р. И. Аванесова), с образованием нации возникший национальный язык автоматически включает в себя (как бы в порядке социального оснащения или внутриструктурного сосуществования) и литературно-письменный язык и все диалектно-речевые пережитки предшествующих эпох, и они получают теперь новый сан и новую квалификацию — национальных.

Литературный же язык становится теперь притягательным центром или ядром этой рассеянной системы как язык национально-литературный. Поэтому он превращается в мотор национально-языкового развития. Он как бы воплощает по преимуществу национальный язык, является его квинтэссенцией.

С другой стороны, национальный язык в сложных, противоречивых и разнообразных условиях его формирования является не только продуктом или следствием образования нации, но и предпосылкой, условием этого общественного процесса. Развиваясь в разговорной и письменной форме, реализуя и конденсируя все объединительные тенденции предшествующего языкового движения, сопутствуя и содействуя развитию истории, он становится регулятором и объединяющей силой роста национальной культуры.

Литературно-письменный язык, подчиняясь общим тенденциям национально-языкового развития, питаясь живыми соками народно-разговорной речи, вбирая в себя наиболее ценные и целесообразные для нужд тех или иных сфер речевого общения диалектные средства, формируется в своеобразную, стилистически дифференцированную, семантически развитую нормализованную систему внутри национального языка. Диалекты же как бы приспособляются к национальному языку, постепенно оттесняемые или вытесняемые и преобразуемые им. Они относятся к качественно иному уровню того же языка, так как кишат пережитка-

ми прошлого. При таком понимании национальный язык рассматривается не как «мешок», куда втискиваются наряду с литературным и общенародным разговорным языком развитые социальные диалекты донациональной эпохи, но как сложная, динамическая и целенаправленная система, в которой — при ее глубоком внутреннем структурном единстве — происходит взаимодействие и взаимовлияние разных функциональных частей неравноправных по своей общественной природе и историческому назначению.

В самое последнее время из определенных кругов советских лингвистов усилились неожиданные нападки на термин «национальный язык» как лингвистическое понятие. Так, проф. С. Б. Бернштейн в статье «К изучению истории болгарского литературного языка», констатируя, что в работах по истории болгарского литературного языка «основное внимание пока уделяется языку писателей» и что «очень часто вся история литературного языка сводится именно к истории языка художественной литературы» (стр. 34), выражает твердую уверенность в том, что «изучение истории болгарского литературного языка следует начинать с середины XVIII в.» Если это изучение связывать с деятельностью определенного лица, то таким, по мнению проф. Бернштейна, должен быть Паисий Хилендарский. С. Б. Бернштейн дает такое определение начального этапа формирования литературного болгарского языка: «Необходимо четко различать письменный и литературный язык. Литературный язык представляет собою ту последнюю стадию развития письменного и разговорного языка определенной нации, когда для всей территории, для всего государства устанавливаются единые орфографические и произносительные нормы. Нормы литературного языка являются обязательными. Начальный этап развития литературного языка и характеризуется складыванием этих норм. Процесс этот сложный и противоречивый» ⁸².

В другом месте той же статьи проф. С. Б. Бернштейн дает такую не вполне логически согласованную и исторически последовательную характеристику внутреннего содержания истории литературного языка: «История литературного языка — это создание единых произноситель-

⁸² «Вопросы теории и истории языка. Сборник в честь проф. Б. А. Ларина». Л., 1963, стр. 37.

ных и орфографических норм, взаимодействие литературного языка и народных говоров, взаимодействие письменного языка и разговорного, обогащение и развитие различных стилей литературного языка, создание специальной терминологии (научной, административной, военной и т. д.), степень и характер влияния книжного языка более ранней эпохи, влияние иностранных языков и, конечно, язык художественной литературы и публицистики. Однако лингвисты в языке писателей выявляют прежде всего общенародные элементы, исследуя роль писателей в формировании общего литературного языка» ⁸³.

По современному мнению С. Б. Бернштейна, «литературный язык возникает не на основе каких-то крестьянских диалектов, а разговорного культурного койне городского населения. Так, конечно, было и в Болгарии. Этот междиалектный «культурный» язык имел различные варианты диалектного происхождения, но он существенным образом отличался от крестьянских диалектов. Этот «культурный» язык претерпевал известные изменения. В первой половине XIX в. в нем были сильны западноболгарские диалектные черты, с середины XIX в. начали активно наступать особенности восточных. Интересно, что этот процесс осуществлялся благодаря активной литературной деятельности болгарской колонии Константинополя. Таким образом, перед историками болгарского литературного языка стоит очень трудная задача изучения того разговорного языка грамотного городского населения Болгарии, который и послужил основой литературного языка». Все это, кроме идущего от проф. Б. В. Томашевского, а вслед за ним и от проф. А. В. Исаченко разграничения письменного и литературного языка, в значительной степени с перенесением на болгарскую почву, отражает концепцию проф. Б. А. Ларина, относящуюся к истории разговорного языка Московской Руси. Но особенно спорно и противоречиво у С. Б. Бернштейна изложение вопроса об отношении литературного языка к языку национальному. По мнению проф. Бернштейна, термин — национальный язык «не имеет точного определения». Минуя труды классиков марксизма, проф. Бернштейн возводит его к советским лингвистическим работам конца 20-х и начала 30-х годов XX в.

⁸³ С. Б. Бернштейн. К изучению истории болгарского литературного языка, стр. 35—36.

(например, к книге А. М. Иванова и Л. П. Якубинского «Очерки по языку») и утверждает, что фактически в этих работах речь идет не о национальном, а именно о литературном языке. Поэтому народные крестьянские говоры исключаются из объема понятия «национальный язык». «Русский национальный язык до сих пор не стал еще достоянием всего крестьянства» ⁸⁴.

Проф. С. Б. Бернштейн почему-то в данном случае не ссылается ни на работу В. М. Жирмунского «Национальный язык и социальные диалекты» (1936), углублявшую и развивавшую взгляды Л. П. Якубинского, ни на многие статьи и брошюры Р. И. Аванесова, внесшие большую путаницу в понимание взаимоотношений национального языка и диалектов ⁸⁵. Он сразу переходит к редакционным суждениям проф. М. М. Гухман в сборнике «Вопросы формирования и развития национальных языков». М. М. Гухман здесь заявила: «Отождествление национального языка с литературным языком эпохи существования нации, употребление термина «национальный язык» как своеобразного синонима терминов «литературный язык», «литературная норма» (такое понимание национального языка встречалось у некоторых советских и зарубежных авторов) не представляется правильным по следующим причинам: 1) за пределами национального языка оказываются многообразные формы устного общения; тем самым литературный язык изолируется от разных форм устного общения, с которыми он в действительности тесно связан; 2) в ранние периоды образования буржуазных наций литературным языком нередко владеют ограниченные социальные группировки, основная же масса сельского, а также городского населения использует диалект, полудиалект и городское просторечие; тем самым национальный язык оказывается лишь принадлежностью части нации, что противоречит самому пониманию национального языка» ⁸⁶.

Эти соображения проф. М. М. Гухман проф. Бернштейн вопреки своим еще совсем недавним утверждениям теперь

⁸⁴ А. М. Иванов, Л. П. Якубинский. Очерки по языку, стр. 142.
⁸⁵ С. Б. Бернштейн. К изучению истории болгарского литературного языка, стр. 38.
⁸⁶ «Вопросы формирования и развития национальных языков», стр. 5.

признает неосновательными. Однако и тут не все его возражения исторически оправданы. Конечно, литературный язык — понятие более широкое, чем думает М. М. Гухман, хотя и не сразу во всех своих нормах усваивается всей нацией. В него включается и разговорное просторечие, не исключаются и другие отклонения от «идеальной» нормы. Исторически достоверно, что крестьянские диалекты не могут представлять «единой системы национального языка», вопреки стараниям Р. И. Аванесова и М. М. Гухман. «Общих элементов при глубокой диалектной дробности может оказаться так мало, что в реконструированном национальном языке будут отсутствовать важнейшие элементы языка» (стр. 40), — заявляет проф. С. Б. Бернштейн. Быть может, отчасти прав С. Б. Бернштейн в том, что авторы сборника «Вопросы формирования и развития национальных языков», не исключая и М. М. Гухман, фактически отождествляют в своих статьях понятия «национального» и «литературного» языков. Но совсем неожиданным и лингвистически не обоснованным является вывод, который делает изо всех этих терминологических противоречий и авторских блужданий сам проф. С. Б. Бернштейн, безмолвно отрицающий свою прежнюю точку зрения: «Нет никакого сомнения в том, что термин „национальныйязык” — не лингвистический. В лингвистические труды он вносит путаницу, противоречие, непоследовательность. Конечно, не существует в нашей науке проблемы формирования и развития национальных языков. Вот почему авторам „Истории болгарского литературного языка” не следует ставить перед собой надуманной проблемы „образования и развития болгарского национального языка” (стр. 40— 41). Тут все — непонятно. Разве «историческое» противопоставлено или противостоит «лингвистическому»? Где пределы чисто исторического, нелингвистического освещения изменений функций языка? В каком отношении находится процесс формирования литературного языка (в том понимании, которое теперь придает этому термину проф. С. Б. Бернштейн) к образованию нации как социально-исторической категории? Каковы отношения литературного языка к общим нормам народно-разговорной речи, к территориальным и социальным диалектам в разные периоды национальной истории? Таких вопросов можно поставить или выдвинуть много, а непродуманные заявления проф. С. Б. Бернштейна их обходят. Он, по-видимому, введен в за-

блуждение антиисторическими утверждениями некоторых наших лингвистов (прежде всего диалектологов), что с образованием наций и национальных языков мгновенно (или почти мгновенно) перерождаются в общенациональные и все пережитки глубокой языковой древности.

То же самое положение пытался обосновать и Н. И. Толстой. Он заявлял: «От употребления термина „национальный язык” без эпитета „литературный” следует отказаться, ибо если понимать под ним всю совокупность диалектов, городского просторечия и литературного языка и их соотношения, то достаточно говорить просто о русском языке в эпоху образования и развития нации. Для диалектов, просторечия и литературного языка можно порознь составить описания фонетики (орфоэпии), грамматики и лексики, выявить их систему, но национальный язык как нечто общее является фикцией, которую никак нельзя моделировать и которая не будет „работать” ни для каких целей. В национальную эпоху происходит лишь иное соотношение диалектов, городского просторечия и литературного языка, изменение сфер их функционирования и монополизация авторитета за литературным языком. Промежуточные системы соответствий между литературным языком и диалектами в наше время более скоротечного узколокального характера — это уже микрокойне, которые очень мало влияют на литературный язык» ⁹⁰. Но это — антиисторическое рассуждение, но опирающееся, во-первых, на ясное понимание социально-речевой структуры и содержания термина «русский язык» в разные эпохи, во-вторых, оно не связано с осмыслением исторически изменчивого взаимоотношения и взаимодействия между народно-разговорным языком и языком письменно-литературным и, наконец, в-третьих, оно не учитывает ни структурных своеобразий, ни социальных функций, ни отношений диалектов к литературному языку в разные периоды истории народа.

Литературный язык, в отличие от письменного, фиксирует далеко не все вообще изменения, которые наблюдаются в разговорно-диалектной речи, но в основном те, которые соответствуют его общественно утвержденным или укрепляющимся нормам. Литературный язык как бы от-

⁹⁰ Славянска филология, т. I. София, 1963, стр. 46.

крывает широкую дорогу тем тенденциям, которые начинают господствовать над старыми, отживающими уже формами. Есть ли такой регулятор и двигатель у литературного языка — в отличие от письменной фиксации разнообразных форм — уже в донациональную эпоху? Несомненно, есть ⁹¹.

⁹¹ Очень ценный, богатый ссылками на новейшую западноевропейскую научную литературу материал по вопросу о разном понимании содержания и объема понятия «литературный язык» у лингвистов-историков можно найти в книге Р. А. Будагова «Проблемы изучения романских литературных языков», стр. 7—14.