VI

ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ НАРОДНО-РАЗГОВОРНОЙ И КНИЖНО-ПИСЬМЕННОЙ РЕЧИ В ОБРАЗОВАНИИ НАЦИОНАЛЬНОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА

Большие неясности и противоречия характеризуют понимание и освещение взаимоотношений народно-разговорных, прежде всего диалектных, элементов и элементов письменно-книжной традиции при исследовании процессов становления норм национальных литературных языков. Например, общеизвестна в применении к созданию немецкого национального литературного языка теория К. Бурдаха и его школы, непомерно преувеличивавшая значение языка имперской пражской канцелярии (Карла IV) в создании литературной нормы немецкого языка и принижавшая роль других жанров письменности и особенно функции устно-разговорного языка и диалектов в процессе формирования общенемецкого литературного языка (см. работы Э. Шварца, Л. Шмита, школы Т. Фрингса). В новейших трудах по истории немецкого литературного языка учитывается важная роль письменной (литературной) традиции в процессе формирования единой литературной нормы немецкого языка и вместе с тем подчеркивается сложность синтеза, смещения и смешения, а также преобразования диалектных явлений и волн в образовании немецкого национального литературного языка. Выдвигается для донациональной эпохи понятие «областного варианта литературного языка» (новый термин, требующий дифференцированного исторического обоснования в связи с наличием таких «областных вариантов литературного языка» в современную эпоху, например, в Югославии). Проф. М. М. Гухман в своей работе «От языка немецкой народности к немецкому национальному языку» (ч. II, стр.

8—68) для XIV—XV вв. выделяет три основных варианта немецкого литературного языка: очень стойкого и единообразного нижненемецкого (с центром в Любеке), средненемецкого (с центром в Кёльне, Франкфурте, Майнце, Галле и Лейпциге), отличающегося меньшей обобщенностью и нивелировкой, и наиболее пестрого верхненемецкого (с юго-западной, юго-восточной и переходной разновидностями) .

В этом аспекте представляют большой интерес наблюдения над соотношением процессов формирования норм единой книжно-письменной или литературной речи и процессов диалектной нейтрализации или унификации речи народно-разговорной при образовании разных национальных языков. Эти процессы очень сложны и многообразны. Они иногда оставляют свой след в наличии областных вариантов национального литературного языка (например, в истории итальянского языка).

Вообще же для изучения процесса формирования национального языка на народно-речевой основе чрезвычайно важны исследования соответствующего разговорного языка донациональной поры. По отношению к истории русского языка в этом направлении особенную ценность представляют работы проф. Б. А. Ларина. Б. А. Ларин так определяет понятие «разговорного языка Московской Руси»: «В это общее понятие входят и областные диалекты Московской Руси (крестьянские по социальной принадлежности носителей), и городские диалекты средних и „подлых” сословий, и, наконец, разговорная речь высших классов» ¹⁰⁵. О резком «противостоянии» или контрастном соотношении русского языка письменно-книжного и разговорного в эпоху средневековья свидетельствуют многочисленные показания разных жанров русской письменности XVI—XVII вв. О том же заявляет Г. В. Лудольф в своей «Русской грамматике» (Оксфорд, 1696 г.): «Так у них и говорится, что разговаривать надо по-русски, а писать по-славянски».

По мнению Б. А. Ларина, «важным характерным признаком образования национального языка надо считать органическое, проникающее сближение ранее противопоставленных и обособленных систем письменного и разговорного

¹⁰⁵ Б. А. Ларин. Разговорный язык Московской Руси.— В сб.: «Начальный этап формирования национального языка». Изд. ЛГУ, 1961, стр. 22—34.

языка» (стр. 25). В этом заявлении не вполне ясно выражение «система разговорного языка» по отношению к разговорной речи разных эпох и разных частей страны в до-национальный период. Ведь, по словам Б. А. Ларина, ни из имеющихся источников, ни из соображений исторического порядка никак не вытекает предположение о близости обиходно-разговорной речи феодалов и крестьян, «черного люда». Наоборот, здесь есть большие социальные расхождения. «Близость, — пишет далее Б. А. Ларин, — вероятна в речи средних и низших слоев, посадских, работных людей и крестьян, а боярство и церковная знать, как известно из прямых высказываний, отмежевывалась от смердов во всех сферах культуры и быта». Все это нисколько не колеблет общей чрезвычайно ценной рекомендации Б. А. Ларина: «Разговорная речь Московской Руси в ее сложном многообразии и развитии с XV по конец XVII в. должна изучаться как предпосылка и глубокая основа национального языка — более существенная и определяющая, чем традиции книжнославянского языка, тоже сохранившиеся в нем поныне, однако в убывающей, а не возрастающей прогрессии» (стр. 26). В связи с этим Б. А. Ларин выдвигает сложную задачу изучения «вкраплений» разговорной речи в язык различных жанров древнерусской письменности. Он подчеркивает почти полную неисследованность современной устной речи городского населения, варьирующей и по областям и по культурным слоям. «Декларируются, но не изучаются и более широкие, наддиалектные типы устной речи». Очень интересна, самостоятельна, хотя и выражена в типичной для стиля Б. А. Ларина форме полемической гиперболы, такая мысль: «Игнорируя социальные диалекты, кроме крестьянских, те, кому бы следовало ставить проблему разговорного языка во всю ширь, предпочитают рассуждать о тысяче и одном стиле литературного языка, как своего рода сублимации социальных диалектов, чтобы не поколебать догмата о единстве и общенародности национальных языков. Я считаю этот догмат схоластической абстракцией, тормозящей нашу работу и в области современных языков, и в историческом языкознании» (стр. 23). Это значит, что образование национального языка само по себе не трансформирует механически территориальные и социальные диалекты в разновидности или формы национального языка, как это утверждали или думают Р. И. Аванесов и М. М. Гухман.

Система национального языка — не фикция, как пессимистически подумал С. Б. Бернштейн, и не застывшая лава. Это диалектически развивающееся, сложное и динамическое понятие, охватывающее процесс языковых и речевых изменений в культуре народности, которая превращается в нацию. Но Б. А. Ларин указывает на неточность и недостоверность широко распространенного взгляда, что «диалекты, разговорная речь шире всего, полнее всего отражались в деловой письменности, т. е. в актах юридических и политических». По словам Б. А. Ларина, «эта концепция упускает из виду и большую общеславянскую культурную роль старославянского языка, проникшего во все жанры письменности с X в., и древние традиции правового и дипломатического жанров, отличающие состав их языка от обиходной разговорной речи» (стр. 29). И все же тщательное изучение разноместных актов и других памятников письма опровергает предположение о едином и общенародном разговорном языке Московской Руси до конца XVII в., отражая территориальные и социально-диалектные черты в его составе (стр. 32).

Б. А. Ларин считал ценными источниками для изучения разговорной русской речи записи иностранцев и создал несколько выдающихся трудов по их исследованию (о «Русской грамматике» Лудольфа, о французско-русском словаре-разговорнике 1586 г., о записной книжке англичанина Ричарда Джемса).

Начальный этап образования национального русского языка (устного и письменного) Б. А. Ларин относит «к длительному промежутку со второй половины XVI в. до середины XVIII в. По его мнению, «неоспоримо, 1) что формирование русского национального языка требовало ряда столетий, 2) что в XVII в. мы уже имеем явные проявления его характерных признаков, 3) что заканчивается этот процесс только в XIX в.» (стр. 25). Исследование истории русского разговорного языка привело Б. А. Ларина к идее (так и оставшейся неосуществленной) создания Словаря обиходного русского языка XVI—XVIII вв. (от «Домостроя» до Ломоносова) ¹⁰⁶.

Б. А. Ларин выдвигает новую проблему, которую он формулирует так: «раскрытие процесса униформации город-

¹⁰⁶ Б. Л. Богородский, Л. С. Ковтун, Г. Л. Лилич. Борис Александрович Ларин. «Вопросы теории и истории языка. Сборник в честь проф. Б. А. Ларина». Л., 1963, стр. 25.

ских диалектов в более или менее однотипное российское просторечие». Этот процесс он относит к XVI—XVII вв. Приблизительно в то же время происходит процесс сложения единых норм языка московского приказного сословия. Об этом Б. А. Ларин пишет так: «В Московских приказах тоже постепенно, лишь с XV—XVI вв. по мере усиления централизации административной системы создается единство административной терминологии и фразеологии, единство основных норм языка деловой письменности. Но и здесь единообразие языковой формы деловой письменности соответствует только единому языку приказного сословия, а не единству общенародного языка, хотя в нем и наличествуют отобранные общенародные элементы языка. То, что исследователи называют теперь областными элементами в деловом языке, как нельзя яснее показывает различие между нормализованным языком московских приказов и речью дьяков и подьячих из местных жителей в „земских избах" на периферии государства» (стр. 29). Для изучения процессов формирования национального русского языка, кроме «раскрытия процесса унификации городских диалектов в более или менее однотипное российское просторечие», Б. А. Ларин считает чрезвычайно важными также пути дальнейших исследований: «Особо следует заняться и вопросом о путях проникновения просторечия в литературный язык и преобразования литературного языка под сложным скрещением влияний а) просторечия, б) иностранных языков через переводную литературу, в) специальных и профессиональных лексических систем — через обширную ремесленно-промысловую письменность XVII в., а также в связи с ростом городов и возрастающим влиянием ремесленников и рабочих» (стр. 34).

Пусть не все в этих разысканиях проф. Б. А. Ларина достоверно и бесспорно, но его попытки внести некоторые конкретно-исторические соображения и обобщения в понимание сложного процесса складывания разговорно-национальной нормы русского языка заслуживают внимания. Они проливают некоторый свет и на общую проблему взаимодействия и соотношения письменно-книжной и устно-разговорной формы национального языка вообще и национального литературного языка в частности.

Само собой разумеется, что очерченным здесь кругом вся совокупность спорных вопросов, относящихся к пониманию основных закономерностей развития литературных

языков, далеко не замыкается и не исчерпывается ¹⁰⁷. Много сделано за пятьдесят лет развития советского языкознания в этой области, но впереди в связи с новыми проблемами и задачами, выдвинутыми Советской эпохой, еще предстоит напряженная творческая работа.

Поэтому, прежде чем подводить итоги тому, что достигнуто в советском языкознании в области исследования теории и истории литературных языков на основе марксистского понимания природы разных общественных явлений и закономерностей их развития, интересно оглянуться назад и сопоставить новые принципы и методы осмысления этих лингвистических и культурно-исторических проблем с теми, которые господствовали у нас в досоветской филологии.

¹⁰⁷ Ср. статью Любена Тодорова «По някой терминологични и други въпроси на българския литературен език» («Български език», 1965, год. XV, кн. 4—5). Ср. интересные соображения и иллюстрации, относящиеся к проблеме взаимодействия между письменной и разговорной формами речи в истории разных романских литературных языков, в кн.: Р. А. Будагов. Проблемы изучения романских литературных языков, стр. 30—37.