Проблемы общего и германского языкознания. [Посвящается доктору филологических наук профессору Н. С. Чемоданову.] М.: Изд-во Моск. ун-та, 1978. С. 61—70.

И. Р. ГАЛЬПЕРИН

К проблеме необычных сочетаний слов

Валентность слов, т. е. способ­ность слов вступать в сочетания с другими словами так, чтобы их связь казалась вполне естест­венной, органически обусловлен­ной, до сих пор является предме­том обсуждения и горячих споров в среде лингвистов. Этот вопрос выходит за пределы чисто лингви­стической сферы и пересекается с логикой, психологией и эстетикой.

Термин «валентность слова» представляется весьма удачной экстраполяцией химического по­нятия в область лингвистики. Ва­лентность, как она определяется в химии, — это свойство элемента, обусловливающее его возмож­ность соединяться с каким-то числом элементов, одновременно ограничивая его возможность со­единяться с другими элементами.

Перенесение этого термина в область лингвистики не получило еще должного распространения, очевидно, в связи с тем, что мно­гие слова имеют столь широкие возможности соединяться с дру­гими словами, что строгие коли­чественные или качественные ог­раничения применить довольно трудно, однако нестрогие ограни­чения не только возможны, но и необходимы, если рассматривать язык как некий код, в достаточ­ной степени автоматизирован­ный и поэтому легко функцио­нирующий как средство комму­никации1.

1 Подробнее о понятии языкового кода см: Гальперин И. Р. Информа­тивность единиц языка. М., 1974.

61

Какие же это ограничения? В каком из уровней язы­ковой структуры они наиболее ригористичны и какие варианты сигналов допускаются языковым кодом?

Попытаюсь ответить на эти вопросы, учитывая много­образие языковых форм выражения и не сводя их к так называемым ядерным структурам.

Поставленные вопросы важны также и потому, что само функционирование языка дает случаи нарушения валентности отдельных языковых единиц — слов, мор­фем, предложений (но не фонем) — не только в поэзии, где такие нарушения почему-то считаются вполне до­пустимыми, более того, нормативными, но и в художест­венной прозе и даже в живой разговорной речи.

Представляется целесообразным высказать некото­рые соображения о так называемой отмеченности, грам­матичности, допустимости, приемлемости определенных типов словосочетаний.

Будем исходить из нейтрального стиля изложения, т. е. некой замкнутой системы, в которой языковые средства лишены какой бы то ни было эмоциональной или повышенно-выразительной окраски и которые пол­ностью укладываются в понятие нормы. Но и в этой нейтральной форме выражения не на всех уровнях в равной степени возможны допустимые колебания нормы. Так, например, контактное употребление слов, принад­лежащих к высокому литературно-книжному слою, с одной стороны, и к разговорному — с другой, будет рас­сматриваться как отклонение от установленных норм. Что же касается уровня предложения, то здесь допусти­мы значительные варианты структурной организации. Порядок следования предложений и их связи нельзя уложить в строгие рамки установленных наиболее часто встречаемых образцов (моделей) нейтрального стиля.

Таким образом, категории правильности, допустимос­ти, обычности и вариативности2, которые в той или иной мере и форме сопутствуют понятию «норма литератур­ной речи», следует рассматривать не только примени­тельно к тому или иному функциональному стилю языка, но и во внестилевом плане к единицам разных уровней.

2 См.: Гальперин И. Р. Приемы и методы семантического ана­лиза стилистически маркированных отрезков текста. — В кн.: Методы и принципы семантического анализа, М, 1975.

62

Рассмотрим поведение единиц языка на лексическом уровне.

Необычные сочетания всегда деавтоматизируют язы­ковой код. Внимание немедленно переключается на значение единиц кода, будь то слова, морфемы или предложения. Однако и деавтоматизация, и связанное с ней переключение внимания с содержания на форму, и последующее переосмысление единиц кода неодина­ково проявляются на морфологическом, лексическом и синтаксическом уровнях. Ярче всего этот процесс про­является в сочетаниях на лексическом уровне. Это, оче­видно, определяется привычными представлениями о со­держательной стороне слова, непосредственно соотноси­мой с понятийной стороной языка, отражающей связи и отношения объективной действительности. Выработан­ный автоматизм соединения единиц кода заставляет под­вергнуть значение одного из компонентов переосмысле­нию для того, чтобы сохранить структурное соотношение единиц кода. Поясним это примером.

Все Ваши но и не могу ни к чему. Вы обязаны это сделать. Такие простые русские разговорные пред­ложения можно встретить весьма часто. Обращает на себя внимание тот факт, что но и не могу легко воспри­нимаются как единицы автоматизированного кода, хотя и но и не могу подверглись частичной, или, лучше сказать, спорадической, субстантивации. Происходит это потому, что синтаксический код требует после прилагательного все и притяжательного местоимения ваши существитель­ных. Но что такое спорадическая субстантивация? На­вязана ли она словам и сочетаниям слов, не имеющим и намека на эти грамматические значения? Или, может быть, такое служебное слово, как но, и сочетание не могу в потенции содержат в себе способность к морфологиче­скому перевоплощению? Это не праздный вопрос. От его решения зависит установление каких-то правил функционирования единиц языка и в значительной сте­пени их развитие и изменение. В самом деле. Если какие-то единицы языка могут перевоплощаться в связи с требованиями синтаксической организации высказыва­ния или его части, то нет ничего удивительного в том, что союз но и сочетание не могу приобретают свойства (а не функцию) существительных и могут действовать как существительные. Известно, что употребление не без-

63

различно к самой субстанции употребляемого. Функция, не в математическом смысле, может проявиться только в том случае, если в единице кода потенциально заложе­на возможность ее проявления. Тогда но и не могу несут в себе возможность субстантивации. Но, становясь су­ществительными, они должны приобрести все свойства существительного. В русском языке этого не происходит. Следовательно, понятие частичной субстантивации может быть оправдано, поскольку здесь существительные но и не могу выступают лишь в своих исходных формах. В русском языке, в связи с его развитым флективным строем, понятие частичной субстантивации вполне зако­номерно.

Другое дело — в английском языке. Аналитический строй позволяет более свободное обращение с понятием «часть речи», вследствие чего употребление отдельных лексико-грамматических разрядов практически не огра­ничено их номенклатурной паспортизацией. Такие слова, как round, могут быть и существительным, и прилага­тельным, и наречием, и предлогом. Значит ли это, что такие слова лишены своего грамматического лица и обладают морфологической полисемией, реализуемой в каждом отдельном случае синтаксическими отношения­ми со смежными единицами?

Мне представляется вся эта проблема в ином свете. Стараясь проникнуть в сущность стилистического зна­чения и того эффекта, который это значение производит, я пришел к убеждению, подкрепленному психологиче­скими данными, что наше сознание способно восприни­мать сообщение не только в линейном следовании единиц языка, но и в их вертикальном разрезе, иными словами, не только синтагматически, но и парадигматически. На­копленный языковой опыт немедленно и спонтанно на­чинает функционировать наряду с получаемой информа­цией и вызывает к жизни уже устоявшиеся представле­ния о грамматическом значении данной единицы. Таким образом, когда какая-либо единица употребляется не в своих обычно установившихся форме и значении, то про­исходит двойная реализация значений, лексического и грамматического, причем грамматическое значение вы­ступает в актуализованном виде, в отличие от привыч­ного употребления этой единицы, когда ее грамматиче­ское значение едва просвечивает.

64

В английском языке особенно резко выступает одно­временность реализации грамматического и лексического значений. Ставшие уже хрестоматийными примеры she danced her did и a grief ago заострили проблему необыч­ных сочетаний. Трудно перечислить разные точки зрения на такого рода явления в языке. Поскольку эти примеры взяты из поэтических произведений, то их право на существование ограничивается только этим родом худо­жественных произведений. В поэзии разрешается откло­няться от норм, экспериментировать с лексическими и грамматическими значениями, комбинировать единицы языка в нарушение их валентности.

Но эти и подобные им явления встречаются довольно часто и в языке художественной прозы, и нередко в живой разговорной речи, как это было уже пока­зано.

Такие шуточные сочетания, как скоропостижно же­нился, закадычный враг, заклятый друг, внезапно пообедал, нерушимая вражда, а также скрипка и не­множко нервно (Маяковский), представляют собой нарушение валентности наречий (скоропостижно, внезап­но) и прилагательного (нерушимая) и деавтоматизируют языковой код в семантическом плане, а скрипка и не­множко нервно — в синтактико-смысловом. В обоих случаях в связи с деавтоматизацией происходит не пол­ное переосмысление компонентов, а их двойное восприя­тие — предметно-логическое и контекстуальное. Особен­но важно подчеркнуть способность слов выделять новые семы: «катастрофичность» в наречии скоропостижно, «постоянство» в прилагательном нерушимая, «быстрота» в наречии внезапно.

Такие сочетания нельзя смешивать с оксюморонными.

Что происходит с грамматическими и лексическими значениями в таких оксюморонных сочетаниях, как живой труп, безобразная красавица, сладкая горечь, благородная подлость и в подобных? Поскольку фор­мально-структурная характеристика оксюморона, его не­отъемлемый признак, заключается в атрибутивно-имен­ном сочетании, то грамматически значения здесь остают­ся неизменными: прилагательное + существительное. Од­нако в лексических значениях происходит столкновение семантических характеристик двух компонентов сочета­ния, вызывающее необходимость переосмысления одного

65

из них. Обычно такому переосмыслению подвергается прилагательное. Как выражение качественного признака предмета или явления, оно менее стабильно, менее суб­станционально, чем существительное. Поэтому в при­веденных примерах прилагательные безобразная, слад­кая, благородная, не теряя полностью основного значе­ния, наделяются каким-то контекстуальным значением. Это чаще всего признак, служащий для расшатывания семантической структуры имени существительного. Кра­савица приобретает какие-то свойства, отрицательно характеризующие носителя основного качественного при­знака.

Интересно сравнить соотношения двух противоречи­вых, семантически несовместимых компонентов оксю­моронных сочетаний в примерах с разными тематически­ми группами существительных. Там, где существитель­ные конкретные, их смысловая структура подвержена значительным колебаниям, вплоть до отрицания основ­ного, ведущего признака. Так, в сочетаниях населенная пустыня, самые низкие небоскребы, безводное море все существительные подвергаются переосмыслению и вос­принимаются как носители определенной субстанции только в связи с контекстом. В тех же случаях, когда существительные абстрактны, как в примерах благород­ная подлость, сладкая горечь, бешеное спокойствие, су­ществительные обычно не теряют своего ведущего при­знака, и переосмыслению подвергаются прилагательные, например: благородная =оправданная целью; сладкая= приятная, грустная; бешеное=с трудом сдерживаемое.

Не следует, однако, забывать, что семантическая не­совместимость, которая является результатом познава­тельной деятельности человеческого мозга, отражая законы объективной действительности, нелегко сдает свои позиции. Появляется двойная реализация значения, контекстуального и предметно-логического (словарно­го), при которой одно из них подавляет другое. Пред­ставляется, что процесс этот протекает мгновенно и не завершается. Сознание удерживает и то и другое значе­ние, причем в зависимости от целого ряда условий — накопленного опыта, аналитических свойств ума пер­цептора, характера текста, темпа речи (или быстроты схватывания содержания письменного текста) — эти два значения по-разному взаимодействуют.

66

В одновременной реализации двух и более значений можно наблюдать разные виды их взаимодействия. Так, можно выделить: 1) взаимодействие двух грамматических значений, как, например, в риторическом вопросе, где значения вопросительного и утвердительного характера выступают одновременно; 2) взаимодействие двух лек­сических значений (наиболее часто встречаемый тип), где словарное и контекстуальное, или основное пред­метно-логическое значение и значение производное, или одно из них и эмоциональное своеобразно переплетают­ся; 3) взаимодействие лексического и грамматического значений, как в примере с но и не могу и в других при­мерах, где вызывается необходимость частичного пере­осмысления как грамматического, так и лексического значений.

Наиболее сложно установить границу между легко декодируемыми и поэтому легко воспринимаемыми соче­таниями с нарушением валентности компонентов и таки­ми, в которых декодирование не автоматизировано и поэтому останавливает наше внимание, заставляет его задержаться на форме изложения, т. е., другими слова­ми, актуализованными сочетаниями. Как и всякая гра­ница между явлениями психолингвистического характе­ра, эта граница расплывчата, один тип сочетаний неза­метно переходит в другой, и граница только тогда становится заметной, когда она либо находится в «свет­лой точке нашего лингвистического сознания» (Щер­ба), либо когда преднамеренно резко очерчена. Так, в одном из стихотворений М. Цветаевой в строке «отказы­ваюсь быть», которая воспринимается в соотношении со следующими строками («В бедламе нелюдей отказы­ваюсь жить,//С волками площадей отказываюсь выть...») в слове быть реализуются два значения — грамматиче­ское (значительно приглушенное) и лексическое — полнозначное — «существовать». Первое значение все же сосуществует, поскольку выработанный автоматизм в употреблении этого глагола и в связи с этим предсказуе­мость (быть кем-то, чем-то, с кем-то и т. п.) навязы­вают этому глаголу служебную функцию.

Можно предположить, что сочетания, в которых на­блюдается взаимодействие двух лексических значений, намного свободнее допускают несовместимость, чем такие, в которых реализуется взаимодействие лексиче-

67

ских и грамматических значений. Так, в сочетании воспо­минание о будущем (лексическая несовместимость) ало­гичность дает толчок к переосмыслению компонента «воспоминание». Содержание этого слова начинает обогащаться дополнительными значениями, вроде «мыс­ли», «мечты», а может быть, слово будущее — это то, что было в прошлом и что должно повториться в будущем. Здесь контекст подскажет, что именно подвержено смыс­ловой модификации.

Другое дело — сочетание получить если. Здесь несов­местимость лексико-грамматического характера. Глагол получить требует дополнение, которое может быть вы­ражено только существительным. Но слово если как-то не поддается субстантивации, как слова но и не могу в приведенных выше примерах. Поэтому сознание тормо­зится, не находит кода для расшифровки значения этой единицы, хотя грамматическое значение переходного глагола получать настоятельно требует опредмечивания союза если. Появляется смутное представление о том, что это словосочетание может означать нечто связанное с невыполнимыми условиями, т. е. получать не что-то конкретное, а одни оговорки.

Выше уже говорилось о том, что в английском языке, в связи с его аналитическим строем, чаще встре­чаются и легче декодируются сочетания, в которых на­блюдается взаимодействие лексических и грамматиче­ских значений. И тем не менее и в английском языке, в силу каких-то устремлений разных поэтов-модернистов, толкающих их на поиски новых средств языкового выра­жения, можно встретить настолько трудно декодируемые словосочетания, что им посвящаются отдельные исследо­вания лингвистов, пытающихся разгадать замысел авто­ра, а тем самым придать смысл этим необычным соче­таниям3.

Иногда кажется, что некоторые поэты умышленно увеличивают энтропию словосочетаний, считая такое увеличение неотъемлемым качеством всякого поэтиче­ского произведения. Такие сочетания становятся ребу­сом, а исследователи стараются решать их применением обычного, уже автоматизированного кода.

3 См., например, выпуски журнала «The Language of Poems», Uni­versity of South Carolina, 1972—1974.

68

Мне представляется, что здесь нужен особый код. Его еще нужно создать. Одно из возможных предположений о характере этого кода навеяно так называемым компо­нентным анализом. Ведущий принцип, лежащий в осно­ве компонентного анализа, заключается в том, что каж­дое слово представляется обладателем признаков, при­сущих этому слову изначально. Конечно, в большей степени эти признаки правильно выражают объективные свойства предметов и явлений, отраженных в нашем сознании. Но необходимо помнить, что многими при­знаками мы наделяем слова как единицы языкового кода, а не понятия. А код — вещь условная, и поэтому некоторые признаки тоже условны. Так, например, грам­матический род — признак абсолютно условный. Число абстрактных имен существительных и прилагательных — признак относительно условный. К относительно услов­ным признакам относится и категория времени, с кото­рой, как известно, обращаются весьма свободно именно благодаря этой условности. Насколько эти признаки легко поддаются модификациям, можно судить по мно­гим примерам. Взять хотя бы глагол уходить. Заголовок одной из статей в «Комсомольской правде» (1974, 6 окт.) гласит: «Пресса может «уйти» игрока». Пока этот глагол поставлен в кавычках. Однако это ничего не значит. Наше сознание легко наделяет глагол уходить (в совер­шенном виде) признаком переходности и кавычки здесь лишь показатель того, что автор знаком с правилами русской грамматики, в данном случае — с признаками этого глагола, и сознательно нарушает привычный код, считаясь, однако, с возможными и допустимыми модифи­кациями. Следует также отметить тот факт, что этот глагол уже в живой разговорной речи начал употреб­ляться как переходный, см., например: не он ушел, а его ушли, причем это употребление перестает возбуждать особый стилистический эффект, поскольку такое упот­ребление становится обычным и может быть отнесено к выразительным моделям синтаксической организации высказывания.

Таким образом, большинство грамматических при­знаков является условным, они не имманентны фактам и явлениям. Именно поэтому, как ни парадоксально, они представляются особенно устойчивыми и даже обяза­тельными. В этой связи интересно следующее высказы-

69

вание Эйнштейна: «Понятия, которые оказались полез­ными в упорядочивании вещей, легко приобретают над ними такую власть, что мы забываем об их человеческом происхождении и принимаем их за неизменно данное. Тогда они становятся «необходимостями мышления», «данными a priori » и т. д. Такими заблуждениями путь научного прогресса часто преграждается на долгое вре­мя. Поэтому если мы настаиваем на необходимости про­анализировать давно установленные понятия и указать, от каких условий зависит их оправданность и возмож­ность употребления, как они, в частности, возникают из данного опыта, то это не праздная забава. Этим самым разбивается их преувеличенная власть. Их устраняют, если они не могут должным образом себя узаконить; ис­правляют, если их соответствие данным предметам было установлено слишком небрежно; заменяют другими, если может быть развита новая система, которую мы по ка­ким-либо причинам предпочитаем»4.

Аналогичную мысль высказал А. Гладков примени­тельно к искусству, подчеркнув, что «разучиваться в искусстве» так же необходимо, как и учиться. При этом процесс «разучивания» является еще более трудным, чем постижение какого-то умения.

Приведенные цитаты раскрывают сущность процес­сов научного познания. Если их применить к анализу таких сочетаний, которые нам кажутся необычными, то, возможно, их необычность окажется лишь оборотной стороной или, вернее, способностью языкового кода на­делять свои единицы грамматической и лексической полифонией, т. е. одновременным звучанием (реализа­цией) нескольких значений, о чем уже говорилось выше. Однако до сих пор мы еще не можем сказать, каким путем и какими правилами ограничиваются такие воз­можности. А без выяснения этих правил «упорядочива­ние» названных, т. е. осознанных, процессов не может быть проведено с достаточным научным обоснованием.

4 Цит. по: Борн М. Физика в жизни моего поколения. М., 1963, с. 185—186.

[70]
Рейтинг@Mail.ru