C. И. Котков. В. В. Виноградов о значении и методах исследования рукописных источников // Исследование по славянскому языкознанию. Сборник, посвященный памяти академика В. В. Виноградова / Отв. ред. В. А. Белошапкова, Н. И. Толстой. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1974. С. 173—180.

С. И. Котков

В. В. ВИНОГРАДОВ О ЗНАЧЕНИИ И МЕТОДАХ ИССЛЕДОВАНИЯ РУКОПИСНЫХ ИСТОЧНИКОВ

В разносторонней творческой деятельности академика Виктора Владимировича Виноградова исследование рукописных источников, старых и особенно нового времени, занимает большое место. Вспоминается шутливая запись на одной из книг, подаренных мне Виктором Владимировичем: «Дорогому Сергею Ивановичу Коткову — источниковеду, библиографу, диалектологу и историку языка от простого любителя печатной и рукописной традиции (он же и автор). 1967.17.Х». Приобщение будущего замечательного лингвиста к «печатной и рукописной традиции» произошло в студенческие годы, в годы одновременных занятий в петроградских Историко-филологическом и Археологическом институтах.

С увлечением молодого исследователя этой проблематикой было связано появление статьи, которую он посвятил памяти своего гениального наставника академика А. А. Шахматова: «Методы изучения рукописей, как материала для построения исторической фонетики русского языка, в исследованиях акад. А. А. Шахматова» ¹.

Обращаясь к предшественникам Шахматова, автор статьи сочувственно отмечает, что лишь А. А. Потебня «выступил решительным сторонником органического слияния диалектологических изы-cканий с палеографическими наблюдениями над рукописными текстами, как основой исторической фонетики русского языка, провозгласивши, что «разделение русского языка древнее XI века, и вся история его, основанная на свидетельствах памятников, имеет диалектологический характер, и есть история русских наречий» (К истории звуков русского языка, стр. 2)» ². Потебня, говорится далее, задумывался и над методами извлечения фонетических фактов из-под спуда орфографических особенностей ³. Согласно завету Потебни, Шахматов искал «отражения диалектических явлений русской языковой территории в древнейших текстах» ⁴. Исследование о языке новгородских грамот, указывает В. В. Виноградов, знаменовало решительное отрешение Шахматова от принципов старой палеографической школы и вместе с тем возбуждало ряд основных методологических вопросов, вопросов, связанных с по-

¹ «Известия ОРЯС, 1920 г.», т. XXV. Пг, 1922, стр. 172—197.
² Там же, стр. 174.
³ Там же.
⁴ Там же, стр. 174—175.

173

строением исторической фонетики русского языка «путем отвлечения звуковых явлений от графики рукописей при посредстве диалектологии» ⁵.

И Шахматова, и его талантливого ученика не удовлетворяли методы исследования древнерусских рукописей, применяемые A. И. Соболевским, который не мог освободиться от власти графических представлений, почему «ближайшим образом не определялось ни качество звуков, ни причины и условия различных изменений одного и того же звука» ⁶.

По мнению Шахматова, историк языка, раскрывая связь между буквами и звуками, должен был учитывать традиционность и искусственность орфографии, которая, «помимо общих условий возникновения древнерусской письменности, объясняется: 1) влиянием древнерусского языка более отдаленного времени и 2) церковнославянского». Касаясь данного положения Шахматова, B. В. Виноградов подчеркивал его особое значение: «...всесторонняя и глубокая разработка этого основного методологического вопроса составляет одно из наиболее ценных приобретений методологии лингвистического изучения рукописей» ⁷.

В то же время, являясь оригинальным исследователем, опираясь на собственный опыт, В. В. Виноградов подвергал отдельные суждения учителя проницательному разбору и критическому пересмотру. Так, его фонетическая трактовка написаний и на месте ѣ в древнерусских памятниках существенным образом отличалась от той, которой держался Шахматов. В представлении Шахматова, за таким и в текстах XI—XIII вв. таилось е склонное к и, заменившее в церковном произношении русское дифтонгическое ie (ѣ), а в текстах XIV в., приуроченных к тем же говорам, — живое диалектное явление. Несостоятельность подобного подхода молодой ученый видел в том, что «различное истолкование тожественных графических процессов обусловливалось не количеством примеров, не последовательностью проведения графического перехода ѣ в и, а исключительно хронологической гранью, установленной на основании общих соображений о судьбах церковного языка в России» ⁸. В этом высказывании ясно выступает продуманная ориентация исследователя на Конкретные данные рукописного источника (и прежде всего — на степень и характер их проявлений в нем), а отнюдь не на заранее выработанное и потому, естественно, довольно общее представление об истории языка. В этом случае ученик шел впереди учителя.

Из шахматовской гипотезы искусственно-церковного произношения, характеризуемой В. В. Виноградовым как остроумная и плодотворная, вытекало, по его словам, два общих методологических вывода: 1) глубоко обоснованное указание, делавшееся,

⁵ «Известия ОРЯС, 1920 г.», т XXV, стр. 175.
⁶ Там же.
⁷ Там же, стр. 176.
⁸ Там же, стр. 178.

174

впрочем, и раньше И. И. Срезневским, на различную ценность для фонетических наблюдений церковных и светских памятников и 2) необходимость применения различных методологических приемов при исследовании рукописей XI—XIII вв., с одной стороны, и памятников позднейшей эпохи XIV — начала XV в. — с другой. Напомнив, что предпочтение светских памятников церковным с точки зрения их ценности для фонетических построений стало основным методологическим требованием ученых, следующих за Шахматовым. В. В. Виноградов, в согласии с этими лингвистами, считает более или менее надежной опорой для таких построений «лишь сравнительно последовательно проведенные орфографические черты, и <при этом находящие опору в живом народном произношении» ⁹. Этому требованию, указывается далее, противостоит другое, сторонники которого признают равноценными светские и церковные памятники или даже предпочитают вторые, а при изучении древних текстов, не восстанавливая во всех деталях звукового строя исследуемого говора по данным физиологии звуков и современной диалектологии, «заботливо относятся к фонетическим истолкованиям отдельных уклонений от традиционной орфографии» ¹⁰.

Отклоняя этот, второй метод изучения древних рукописей, В. В. Виноградов отмечает две опасности, подстерегающие исследователя: продолжающееся по традиции различие букв можно принять за различие звуков; за тожеством сохраняющегося по традиции буквенного обозначения можно проглядеть различие звуков. Здесь же, вслед за своим наставником, упомянув о приемах выявления фонетики из-под графического покрова, он призывает к наблюдению над условиями исключений из традиционной орфографии и классификации этих исключений, сообразуясь с показаниями современных говоров, поскольку «лишь при этом условии можно избежать смешения явлений орфографически тожественных, иногда даже фонетически сходных, но имеющих разное происхождение и возникших в разные эпохи. Таков, например, дифтонг ей, с одной стороны, в формах: гусей, соловей и т. п.; с другой — в случаях: третей, бей, лей и т. п., с третьей — в диалектических примерах: купечкей, сочкей и др.» ¹¹. Высказывается также критическое замечание по поводу основанной на отожествлении звука и буквы склонности некоторых исследователей судить о хронологии фонетических процессов по их графическим обнаружениям.

Памятники, полагает В. В. Виноградов, «как фиксация, хотя и бледная, эволюции звукового строя того или иного говора на протяжении веков, — в состоянии дать опору предположениям, рождающимся из анализа современных народных говоров» ¹². Именно с этой точки зрения он и находит целесообразным интенсивное изучение одной рукописи. Одновременно, в согласии с Шах-

⁹ «Известия ОРЯС, 1920 г », т. XXV, стр. 180.
¹⁰ Там же, стр. 181.
¹¹ Там же, стр. 186.
¹² Там же, стр. 189.

175

матовым, признается необходимым сочетание интенсивного метода с методом экстенсивным, причем в соединении с показаниями диалектологии и истории ближайше родственных языков.

Вместе с тем изучение рукописного источника не могло обойтись без выявления в нем элементов южнославянской графики, наличие которых связывалось со вторым южнославянским влиянием, а также без выявления отражений в данном источнике приемов письма того или иного влиятельного русского культурного центра, с которым могла быть ассоциирована определенная школа письма. По Шахматову, допускалась возможность «переноса в совершенно иную диалектическую среду графики, сложившейся во влияющем центре, и своеобразной переработки ее в новых условиях — часто даже независимо от соответствия живым особенностям народной речи» ¹³. В. В. Виноградов связывает с этой мыслью Шахматова выдвижение новых методологических проблем в области изучения рукописей.

Высоко оценивая наблюдения Л. Л. Васильева, называя их замечательными, В. В. Виноградов далее отмечает: по мере того как этот исследователь «освобождался от ухищрений, оторванных от живой почвы народных говоров, в фонетическом истолковании орфографических деталей, его исследования освещали новые стороны в вопросе о передаче графических традиций из одной эпохи в другую и из одного пункта в другой» ¹⁴. В результате своих наблюдений Васильев пришел к выводу: «не в индивидуальных, полусознательных описках писцов должно, главным образом, искать отражения их говора, а в сознательном проведении в виде орфографии известных звуковых черт, передаваемой одними писцами определенной местности другим, которые не сохраняют этой орфографии неприкосновенно, а совершенствуют и доводят до конца начатое учителями» ¹⁵. Отсюда следовало: графические явления, развивающиеся в направлении к последовательному проведению, несомненно отражают фонетику, а те из них, которые широко распространяются в иной диалектной среде, свидетельствуют о появлении соответствующих изменений в говоре писцов. Эту точку зрения, принимаемую и Шахматовым, разделяет и автор рассматриваемой статьи. И как предвестник блистательной разработки в его последующих трудах истории русского литературного языка звучит проблемный вопрос: не говорит ли преемственная передача орфографических традиций из Киева в Ростов и Владимир и далее в Москву о такой же преемственности литературного языка?

И в кратком очерке, посвященном знаменитому историку русского языка ¹⁶, В. В. Виноградов подчеркивает значение рукописных источников для построения истории языка, отстаивая при этом предпочтительность непосредственного изучения рукописей в

¹³ «Известия ОРЯС, 1920 г.», т. XXV, стр. 192.
¹⁴ Там же, стр. 194.
¹⁵ Там же.
¹⁶ См. В. В. Виноградов. Алексей Александрович Шахматов. Пг., 1922.

176

сравнении с исследованием подобных источников по их типографским воспроизведениям. Так, касаясь возражений Шахматова по диссертации Соболевского, автор очерка пишет: «И теперь еще в них ярко бросается в глаза прекрасное и точное знание рукописей, чем рецензия Шахматова выгодно отличается от диссертации Соболевского, опиравшейся на печатные тексты» ¹⁷. Сообщая о том, что деятельность Шахматова с вступлением его в Академию наук двигалась сразу по нескольким направлениям, автор особенно выделяет в его научном творчестве, вслед за изучением народной речи, исследование рукописей, специально указывая на то, что исследователь оценивал надежность извлекаемого из них материала, или, иначе говоря, подходил к ним строго критически. Особенно замечательными в этом плане признаются исследование о двинских грамотах и заметки о языке псковских памятников XV в. ¹⁸.

Прошло полвека, но и поныне актуально высказанное в очерке возражение против разобщения истории языка, основанной на памятниках письменности, и диалектологии, разобщения исторически правомерного в эпоху Востокова и Даля, а в наше время, по меньшей мере, методологически бесплодного.

Прочным завоеванием научной мысли явилось поддержанное в очерке, ныне фонологически подновленное, известное шахматовское требование: исследуя язык по рукописному источнику, раскрывать все ассоциации между буквенными изображениями и звуками, «так, чтобы было ясно звуковое значение любой буквы во всех положениях в данном памятнике» ¹⁹.

Так же, как и Шахматов, его талантливый последователь видел в истории орфографии, познаваемой по рукописям, не только первую ступень, через которую лингвист должен подняться к своим целям; «она оживала в его изучении как глава истории русской культуры, определяющая направление культурных влияний» ²⁰. «При поверхностном отношении исследователя, — предупреждал молодой ученый, — к искусственным графическим приемам, которые полюбились грамотеям того или иного центра, — ему грозит опасность составить совершенно превратное представление о скрытых под ними языковых явлениях» ²¹.

Далее отмечалось, что исследование памятников письменности оказало влиятельное воздействие на развитие лингвистической методологии: «... преодоление трудностей, связанных с воссозданием прошлой жизни языка по рукописным текстам, не только помогло А. А. [Шахматову] разрушить тот примитивизм, который царил до него в пользовании свидетельствами памятника, но и раскрыло ему ряд новых методологических принципов построения

¹⁷ В. В. Виноградов. Алексей Александрович Шахматов, стр. 16.
¹⁸ См. там же, стр. 22—23.
¹⁹ Там же, стр. 37.
²⁰ Там же.
²¹ Там же, стр. 38.

177

истории языка» ²². Подобный путь к методологическим достижениям в области истории языка в наше время шумного творения спекулятивных лингвистических концепций представляется особенно перспективным, заслуживает особого внимания. В условиях известного распространения концепций, обещающих полную объективность исследования и необыкновенно далеких от нее, в значительной степени оторванных не только от живой стихии языка, но и от огромного мира источников, в которых она отложилась, концепций, приноровленных едва ли не исключительно к «удобному» материалу словарей, индексов и грамматик, звучит удивительно современно то оптимистическое заключение, которым В. В. Виноградов завершает свой краткий очерк: «В науке важнее всего — откровение новых путей, новых методов исследования. Новые пути пролагались А. А. Шахматовым во всех областях, в какие он входил. ... Он не рассуждал о методах, а создавал их в процессе работы. И эта сторона его трудов не умрет никогда: даже тогда, когда его смелые гипотезы будут заменены другими, истинные ученые будут искать в исследованиях А. А. Шахматова радостей созерцания в прошлом великой творческой работы гениального ума» ²³.

Не умозрительно, а в процессе исследования создавал методы и В. В. Виноградов. Так, в предисловии к работе «Исследования в области фонетики севернорусского наречия» о своих методологических принципах он писал следующее: «Они сложились у меня как на основании собственных поисков путей изучения истории языка по рукописям, так и под влиянием оценки достижений других исследователей текстов» ²⁴. Убежденный в необходимости соединения экстенсивного и интенсивного методов, он вовлекал в круг изучения возможно большее число памятников и стремился каждую рукопись исследовать в интересующем его отношении исчерпывающим образом. Не отвергая как негодные для фонетических исследований рукописи церковного характера, он пользовался ими наряду с источниками оригинального русского происхождения, но в том и другом случае к познанию живой речи писца пути избирал различные. Дифференцированный подход к жанрам письменности сочетался у него с пониманием того, что один и тот же рукописный источник заключает неодинаковые возможности для исследования разных сторон языка. Напомним интересное в этом плане такое замечание Виктора Владимировича: значение грамот как материала для морфологических и синтаксических наблюдений обычно смешивается с их значением для фонетики ²⁵. Кстати, это замечание действительно и сегодня.

²² В. В. Виноградов. Алексей Александрович Шахматов, стр. 40.
²³ Там же, стр. 80.
²⁴ В. В. Виноградов. Исследования в области фонетики севернорусского наречия. Очерки из истории звука ѣ в севернорусском наречии. «Известия ОРЯС», т. XXIV, кн 1. Пг., 1922, стр. 158.
²⁵ См. там же, стр. 156.

178

Обладая острым, критическим умом и великолепным знанием «рукописной традиции», В. В. Виноградов подвергал рукописные источники, и тем более их печатные воспроизведения, всестороннему строгому анализу. Вдумчивое, критическое отношение к источникам в трудах других языковедов им высоко ценилось. Не случайно вызвали его сочувствие положения А. М. Селищева, высказанные этим ученым-реалистом в ответе А. В. Пруссак (последняя упрекала Селищева в недостаточном использовании письменных материалов XVII—XVIII вв. для заключений об аканье в Сибири): «Предварительно надо доказать, что памятники написаны были сибиряками, что отразившиеся диалектические черты соответствовали явлениям говора русского населения определенной сибирской местности, — доказать, что язык писанного памятника и его орфография не подверглись изменению у переписчиков, в случае если приходится пользоваться копиями» ²⁶.

По мере углубления в изучение истории русского литературного языка, а затем и лексикологии, работа Виктора Владимировича над рукописями связывается с более поздней эпохой и, в соответствии с новыми задачами, приобретает все более и более текстологический характер. Этого особого аспекта в научной деятельности Виктора Владимировича здесь мы не касаемся и возвращаемся вновь к исследованию рукописей с точки зрения истории языка вообще, а не отдельно литературного.

Глубоко понимая некоторую условность показаний рукописных источников в области исторической фонетики, а частью и морфологии, талантливый ученый тем не менее не пришел к нигилистическому отрицанию их существенного значения для построения исторической фонетики и в известной мере морфологии, столь модному ныне в среде русистов, очарованных идеями структурализма, и столь же неправомерному, поскольку никто еще не рискнул написать историю русского языка по одним лишь современным данным русской диалектологии. Касаясь шахматовского принципа, что «изучению памятников должно предшествовать изучение живого языка», что «в основание всяких научно-лингвистических построений должны быть положены факты живого языка» и что «факты языка письменного могут быть рассматриваемы только как дополнительный материал, освещающий и подтверждающий тот процесс, который определяется сопоставлением данных, извлекаемых из живых наречий», В. В. Виноградов на склоне лет писал: «... этот принцип в полной мере применим лишь к изучению звуковых явлений — и то далеко не всегда, гораздо меньше он оправдывает себя в морфологических изысканиях. Исследование же синтаксических, лексико-фразеологических и семантических процессов нуждается в гораздо более сложной методологии и методике, а

²⁶ В. В. Виноградов. Проф. А. М. Селищев как историк русского языка. «Доклады и сообщения филологического факультета МГУ», вып. 4. М., 1947, стр. 36.

179

также в более широком и притом критически обоснованном привлечении показаний и свидетельств литературных текстов» ²⁷.

В этих словах выдающегося лингвиста предельно ясно сформулирована реальная программа изучения русской «рукописной традиции». Ее выполнение значительно продвинет разработку истории русского языка. Новые поколения лингвистов воспользуются опытом своего предшественника — В. В. Виноградова. Его глубокое и тонкое проникновение в «рукописную традицию», необыкновенно взыскательное и вместе с тем необыкновенно уважительное отношение к ней как проявлению духовной культуры народа будет для них примером.

г. Москва

²⁷ В. В. Виноградов. История русского литературного языка в изображении акад. А. А. Шахматова. «Filološki pregled», 1964, № 3—4, str. 71—72.

Рейтинг@Mail.ru